Лиза украдкой взглянула на него. Это был тот самый человек,который в диване поразил ее своим сходством с Гюлизар-ханым. Понятно, онипохожи, коли брат и сестра! Что-то такое говорила злобная Чечек про этогобрата, какую-то гадость… никак не вспомнить. Да и не это было важно, а совсем другое:в самом ли деле Эбанай заметил чьи-то глаза, подглядывающие сквозь потайныеотверстия в стене, и понял ли он, чьи это глаза? И слышал ли кто-нибудь Лизинвопль в подземном ходе?
– Сороконожка, да-да… – снова кивнул Эбанай. – Не этали? – Он нагнулся и поднял с пола желто-зеленое чудище, держа его за однурыжую крепкую ногу.
Лиза взвизгнула, забилась в угол постели.
– Сколопендра. Не бойся, она теперь мертва. Гнусноесущество! Укусы ее весьма болезненны. Но я остановил ток крови в твоей руке,выдавил зеэр [101] сколопендры, а потом наложил повязку,пропитанную маковым соком и отваром тысячелистника, который уничтожаетвоспаление.
– Боже мой! – воскликнула перепуганная Лиза. –Неужели здесь была еще одна сколопендра! – Она тут же прихлопнула ротладонью, но было уже поздно…
Эбанай устремил на нее пристальный взор, и у Лизы пересохлово рту. «Он видел! Я пропала! А теперь, когда я так глупо проболталась, и вовсепонял все!»
– Дело в том, Рюкийе-ханым, – молвил Эбанай все так жемягко и доверчиво, как если бы беседовал с ребенком, – что сколопендручасто встретишь на Карадаге, в скалах у моря, меж камней, в подземельях, но вдома они забираются нечасто. Едва ли Хатырша-Сарай кишит ими! Я нашел ее,конечно же, в потайном переходе, на ступеньках, там, где она укусила тебя.
Лиза только и могла, что беспомощно воздела очи и уставиласьна Эбаная, будто дитя, которое ожидает порки, или жертва, ждущая последнегоудара… И не поверила себе, узрев его печальную улыбку.
– Ничего не бойся от меня, Рюкийе-ханым, – тихопроговорил он. – Я ведь видел твои глаза там… ты поняла?
Лиза слабо кивнула.
– Ты испугалась напрасно. Конечно, ведь ты еще не знаешьменя. Но получается, я отчасти виновен в том, что приключилось с тобою. Никтони о чем не узнает. Гирею известно лишь то, что ты подошла к окну и на тебябросилась сколопендра. Он весьма встревожен, поверь, и приказал мне печься отебе неусыпно. Уж не ведаю, как, но ты задела его каменное сердце… На благо ли,на печаль – бог рассудит!
Лиза нерешительно смотрела на Эбаная. На первый взгляд емубыло лет сорок; правда, тучность старила его. Лицо это могло бы показаться дажекрасивым, когда б не тяжелые, обрюзглые щеки и не беспросветная тоска в большихумных глазах. Этой тоскою и доброю, мудрою улыбкою он вызывал доверие. Лизауспокоилась было, но оставалось еще одно, что продолжало тревожить.
– А Гюлизар-ханым? Она знает? Я не верю ей! Она меняненавидит, она ему скажет!..
– Она не тебя ненавидит, Рюкийе! – Эбанай горестнопокачал головою. – Гоар ненавидит себя, свою долю, а значит, всех насвете… Кроме тех, кто истинно повинен в нашей беде: проклятие рода нашего,Гирея!
– Гоар? Так ее имя?..
– Да. Прежде ее звали Гоар. Это так же верно, как то, чтоменя когда-то звали Баграм, и я был братом и возлюбленным прекрасной Гоар!
Лиза отшатнулась так резко, будто ее ударили в лицо. Сердцезаколотилось, она принуждена была откинуться на подушки и несколько раз глубоковздохнуть.
– Что с тобою? – Эбанай нагнулся, пристально глядя в ееглаза, ловкими прохладными пальцами стиснул запястье, ловя биениепульса. – Тебя так поразили мои слова? Ты оскорблена? Странно… У тебяумные глаза, по твоему лицу видно, какие страсти тебя обуревают; и мнеказалось, ты не из тех, кто способен ужаснуться любви, даже если это бесовскоенаваждение, как твердят недалекие люди.
– Умоляю тебя, – простонала Лиза, – не говори так!Ты ничего не знаешь обо мне, ничего не понимаешь. Моя жизнь была так тяжела! Ябоюсь воспоминаний… не томи мне душу!
Эбанай, чуть улыбнувшись, прижал ее ладонь к своей щеке:
– О Рюкийе, дитя мое, Рюкийе! Не пройдет и трех месяцев, какты вылетишь из этой клетки, маленькая серая птичка, и исчезнешь в лазурнойдали, где морская волна играет с солнцем. Ты, только ты оружие божественногоотмщения за все мои муки, за горе моей сестры. Я вижу твою судьбу в чертахтвоего лица, в линиях твоей ладони, вижу так же ясно, как если бы читал об этомв Джинджи-китап, книге о духах, куда пророк Солейман записал все волшебныеслова, которые объясняют прошлое, исправляют настоящее, открывают будущее изаставляют злых духов служить человеку. Верь мне, Рюкийе, ведь иногда менязовут еще и джинджий, что значит колдун!
– Зачем мне все это? – с трудом проговорилаЛиза. – Я ничего не хочу, кроме молчания, ни от тебя, ни от… Бурунсуз!
– Ах, вот как! – Лицо его омрачилось. – Ты ужезнаешь это прозвище? И, конечно, знаешь, что оно означает?
– Нет, я просто слышала, что ее так называла Чечек.
– Чечек – несчастное и глупое животное! – беззлобноотмахнулся Эбанай. – Ее продал в рабство муж или любовник, бог весть. Онабежала с ним из родного дома, но очень скоро тот отдал ее какому-то полунищемуногайцу за смехотворную плату. Но она красива, да, а была еще краше. Онапрельстила султана тем, что почти год беспрерывно оплакивала свою судьбу. Ты,наверное, уже заметила, что наш господин счастлив лишь тогда, когда рядом с нимкто-нибудь несчастлив?
Лиза кивнула, и Эбанай продолжал:
– Да, а потом Чечек родила ребенка, мальчика. Это второй сынСеид-Гирея. Первый у него остался в Румилии, его зовут Алим-Гирей – в честьдеда. А этого, рожденного Чечек, мы пока называем просто Мелек, что значитангел. Он еще совсем крошечный и в самом деле чудесное дитя. После егопоявления на свет Чечек сама словно бы переродилась! Какие демоны ее обуяли, незнаю, но, глядя на нее, начинаешь понимать, почему магометане уверены, что всестрашные болезни имеют вид злобной женщины, нападающей на тех, кого онаненавидит.
Лиза неожиданно для себя засмеялась. Этот странный человекнравился ей все больше и больше. Не будь он братом Гюлизар-ханым, с ним можнобыло бы подружиться!.. И тут же он, словно прочитав ее мысли, произнес:
– Не бойся Гоар. Она боится меня куда больше, чем султана, ине выйдет из моей воли, не причинит тебе зла.
