— Биран, вы все еще любите свою жену?
Биран резко поставил стакан на стол и отвернулся. Он прошелся по комнате.
— Какое это имеет отношение?..
— Отвечайте мне.
— Я не знаю.
— Хорошо, подумайте. У нас много времени.
Дьюкейн сел на один из своих легких стульев и стал раскачивать стаканом, как бы проводя в воздухе восьмерку. Он отхлебнул немного.
— Это мое дело.
Дьюкейн молчал. Дыша медленно и глубоко, он созерцал свой стакан. Ему казалось, что он тоже пахнет морем. Наверно, теперь ему не избавиться от этого запаха до конца своих дней.
— Хорошо, — сказал Биран. — Да, я все еще люблю свою жену. Нельзя забыть такую женщину, как Пола. А теперь, когда я удовлетворил ваше странное любопытство, может быть, мы вернемся к интересующему нас делу.
— Но это дело тоже имеет отношение к заданному мной вопросу, — сказал Дьюкейн. — Вы не думали вернуться к Поле?
— Нет, конечно, нет.
— К Поле и близнецам?
— Нет пути назад к Поле и близнецам.
— Почему назад? Может быть, вперед? Они не остались только в прошлом.
— Точней говоря, Пола писала мне довольно давно. У нее своя жизнь. Могу я узнать причину ваших удивительно неуместных вопросов?
— Уместных, уместных. Не давите на меня. Я чувствую себя очень усталым. Налейте себе еще.
Дьюкейн подвинул свой стул поближе к огню и отхлебнул пахнущий вермутом джин.
Биран, ходивший по комнате, подошел к креслу напротив, оперся на него и с удивлением воззрился на Дьюкейна.
— Бы служили в десантных частях, — сказал Дьюкейн. Он посмотрел на стройную фигуру Бирана, его напряженное, слегка подергивающееся лицо под сухим шлемом волос.
— Ваш ум сегодня блуждает в разные стороны, — сказал Биран.
— Этот случай с Эриком Сирзом. Это именно из-за него вы чувствуете невозможность вернуться к Поле?
— Господи Боже! Кто рассказал вам об Эрике Сирзе?
— Пола.
— Ах, она. Интересно. Что ж, это вроде препятствия. Если изувечишь любовника жены и лишишь его ноги…
— Это преследует вас в ночных кошмарах?
— Я бы так не сказал. Но это, конечно, из того разряда событий, которые меняют отношения, меняют психологию.
— Я знаю. Пола тоже так чувствует.
— Кроме того, Пола ненавидит меня.
— Нет. Она все еще любит вас.
— Об этом она вам тоже сказала?
— Да.
— Господи! Зачем вы лезете во все это, Дьюкейн?
— А вы не понимаете?
— Нет.
— Вы сказали, что я командую и могу ставить свои условия. Хорошо, вот мое решение. Я умолчу обо всем, если вы сделаете хотя бы попытку вернуться к Поле.
Биран отвернулся и подошел к окну.
Дьюкейн начал говорить быстро и взволнованно слегка извиняющимся тоном:
— Я помню, как вы сказали — «черт побери, мой долг», и сейчас я думаю, что вы были совершенно правы и что есть другой долг. Я не хочу ломать вашу жизнь. Зачем мне это? Это не спасет ни бедного Рэдичи, ни бедную Клодию. А что касается закона, то человеческий закон — лишь грубое приближение к справедливости, и он слишком грубый инструмент, чтобы оперировать им в той ситуации, в которой вы оказались. Это не значит, что я разыгрываю роль Бога, просто это дело было мне поручено, и я сделал что мог. Я хочу, чтобы оно закончилось, не принеся новых бедствий. Что же касается расследования, я знаю ответ на все вопросы и я доложу о них, не вдаваясь в ненужные детали. Мысль о Поле пришла по вдохновению, помимо всего, как удачное предположение… Она, конечно, любит вас, так почему же не попытаться? Я прошу вас только попытаться. — Дьюкейн встал и резко поставил стакан на каминную полку.
Биран подошел и чуть отклонился назад. Он пробормотал:
— Выбор у меня небольшой, правда?
— Ну, у вас есть выбор и нет его, — сказал Дьюкейн. — Могу вас заверить, что я все равно сохраню все в тайне. В любом случае, как бы вы ни поступили. Но так как вы джентльмен…
— Вы — сумасшедший. Это будет ужасно. Не могу понять, почему это вам кажется такой хорошей мыслью.
— Я говорил с Полой об этом, конечно, в общих словах. Я не рассказал ей все это. И я думаю, что она хотела бы начать все снова. Она тоже не смогла оставить вас в прошлом.
— Несомненно, вы находите это странным, — сказал Биран. Он встал и посмотрел в огонь. Затем он сказал: — Хорошо, Дьюкейн, хорошо. Я попытаюсь, только попытаюсь. Бог знает, что получится.
— Хорошо. Вы сами иногда думали о примирении?
— Да, но только как о фантазии. Когда двое довольно упрямых людей расстаются так, как мы расстались…
— Я знаю. Вот почему мне показалось, что deus ex machina[22]будет тут нелишним.
— Я думаю, вы довольны собой. Хорошо. Но вдруг окажется, что Пола и видеть меня не может. И не могу себе представить, что я превращусь в идеального, верного мужа.
— Нет, вы останетесь таким же негодяем, как раньше.
Биран улыбнулся и взял свой стакан.
— Удивлен, что вы, наоборот, не хотите спасти Полу от моих лап. Забавно, я привык думать, что, возможно, вы и Пола… Это меня очень мучило. Сама мысль, что кто-то рядом с Полой, невыносима для меня, но если бы это были вы, было бы еще хуже…
— Что ж, если вы не хотите, чтобы вокруг нее вертелись другие мужчины, вы должны сами приударить за ней. Между прочим, я добавляю еще условие. Вы должны рассказать Поле все.
— О Рэдичи и так далее?
— Да. Конечно, тогда право Полы отвергнуть вас. Но я не думаю, что она так поступит. Вот, это мне больше не нужно. Держите.
Дьюкейн протянул Бирану предсмертную записку Рэдичи.
Биран положил его на каминную полку. Он сказал:
— Я думаю, было бы умнее, если бы вы рассказали Поле. Я имею в виду — просто изложили бы факты. Тогда она решит, хочет ли она меня видеть. Она должна решать в любом случае.
— Не думаю, что так будет лучше. Но хорошо, я расскажу ей. Как вы думаете, ей лучше будет приехать сюда для встречи с вами или вы поедете в Дорсет?
— Пусть она решает это. Хотя… Нет, в городе будет лучше. Я еще не готов посмотреть в глаза близнецов.
Дьюкейн засмеялся.
— Близнецы поистине великолепны. Я думаю, вы поймете, что они простили вас. Больше мне сказать нечего, остается только пожелать вам удачи.
Биран прикусил нижнюю губу, отчего лицо его стало еще асимметричнее.
