И никаких открытых волос. На голове у женщины был замысловатый чепец, скрывавший волосы почти полностью. Она стояла, ждала приближения мужчин с видом величавым, но благосклонным, с мягкой улыбкой на устах. Может, и не первая красавица, но женщина явно из тех, которых почти все мужчины сочтут безусловно желанной. И барон никогда бы не понял, что женщина волнуется, если бы та не сжимала в кулачках платка. Тут же, как и положено, был и его оруженосец. Он стоял за спиной Её Высочества. И когда командир приблизился, сделал пару шагов ему навстречу.
Волков протянул ему руку как равному. И тот молча пожал её. И в их быстром касании, без всяких слов, было всё сказано: «Ну как прошла ночь, фон Готт?» — «Было тихо, сеньор. С принцессой всё в порядке».
— Ваше Высочество! — генерал и Карл Брюнхвальд поклонились ей.
— Господа, — маркграфиня кивнула им благосклонно. — Барон, как прошла ваша затея? Я видела, что вы вернулись с какими-то женщинами.
— Моя затея удалась, госпожа, — отвечал ей генерал с улыбкою. — Эти женщины — челядь колдунов, я изловил их, и среди них были… те, кого вы хорошо знаете.
Маркграфиня переменилась в лице, от того величественного спокойствия, с которым она встречала барона, и следа не осталось; тут уже и на платок нечего было смотреть. Её глаза вспыхнули. Злорадно или радостно.
— Неужто вы схватили графиню?
— О нет… — Волков покачал головой. — Нет, не графиню. К сожалению, лишь её холопок. Господа сумели от нас сбежать ещё до того, как мы приблизилась к Меммингу.
И тут он сделал знак: давайте их сюда. И солдаты поволокли к госпоже двух высоких, крупных женщин. И принцесса тут же их признала:
— Ах вот вы о ком! — было видно, что Её Высочество немного разочарована: жаль, что не графиня и не граф. Конечно, ей бы хотелось видеть виновников её пленения, а не грубых тюремщиц, но и то разочарование длилось всего мгновение, до тех пор, пока перед нею не были поставлены на колени две женщины со скрученными за спиной руками. Они не поднимали голов, не хотели глядеть в лицо Её Высочества. И тогда солдат, что привёл их, сорвал с их голов чепцы. Дёрнул каждую за волосы сзади: ну-ка поднимите морды, принцесса желает видеть ваши глаза. И тут две эти крупные, сильные бабищи стали от принцессы отворачиваться.
— И что же? Вы даже не взглянете на меня? — произнесла та, подождав некоторое время. — Может, хотите сказать что-то? Или посмеётесь? Вы ведь, кажется, любили позлословить у меня за спиной. А ещё любили сидеть и смотреть, как я ем. А может, желаете меня пихнуть или толкнуть в спину? Не хотите ли снова порыться в моих вещах? Прикажете принести сундук? Вам ведь то нравилось, не правда ли? — но Жужа и Гошпа даже не пошевелились, едва дышали. Они так и не отважилась взглянуть на ту женщину, которую охраняли и притесняли, когда чувствовали над нею власть. — Нет? И глаз даже не поднимают, подлые. Быть вам нынче поротыми.
«Поротыми?».
Вообще-то генерал собирался их сдать в Инквизицию вместе со свинарём, чтобы они тоже дали показания на своих хозяев; впрочем, одно другому не мешало. Если госпоже будет угодно, у него найдётся сержант, умеющий обращаться с кнутом. И он спросил:
— Желаете, чтобы их секли до ужина?
— Да, пусть их высекут, — говорила она твёрдо, но без особой радости. — Чтобы знали впредь, как надобно вести себя с госпожами благородными.
— Карл, распорядитесь на сей счёт, — просил полковника генерал.
— Барон, а вы расскажите мне, как же вам удалось изловить этих зловредных женщин.
Брюнхвальд ушёл по делам, а они уселись на удобно уложенные мешки с горохом возле небольшого костерка, всё это было заботливо устроено фон Готтом. И теперь они могли поговорить, пока греется вода для купания, пока им не подадут ужин. Оруженосец послал человека, и он сбегал к кашеварам, которые как раз откупоривали пиво, и принёс один кувшин. Пиво было тёмное, мутное, дурное. Явно перестоявшее и потому хмельное. Но ничего другого у них не было.
— Горькое. При моих вещах, что я оставил в трактире, — говорил генерал, — есть хорошее вино. Завтра поутру будем уже там. И карета моя лучше этих.
Правда, было тут, в лагере, ещё вино. Но то вино, которое они взяли из погребов Тельвисов, из разбитых бочек, он предлагать принцессе не решался, хотя знал, что напиток тот вполне употребим, так как солдаты, что переливали вино в целые бочки, были явно навеселе. Ну а как иначе, солдат на то и солдат, чтобы выпить дармового винца, если представится возможность. Вот только принцессе пить такое не полагалось, так как почему-то казалось генералу, что солдаты его ослушались и собрали пролитое на пол вино также. Им и такое пошло бы, а вот Её Высочеству то было пить ну никак нельзя. Так что пили они горькое пиво, но из прекрасных серебряных стаканов, что нашёл Кляйбер в обозе с трофейной посудой.
А тут пришёл один из сержантов, высокий, бородатый, в руке кнут, и спрашивает:
— Господин, мне велено баб высечь, полковник послал спросить, мне тех баб сюда привести, при вас сечь?
Волков взглянул на принцессу и сразу понял, что она наказания видеть не желает; и тогда сказал:
— Нет, бей там, у дороги, но… не налегай. Помни — то женщины. Бей больше по задам, а не по спинам.
— Ага, — понимающе кивнул сержант. — По задам…
— Кожу им не рви, чтобы потом не хворали, я их ещё в Комиссию сдать хочу. Десятка ударов каждой будет вполне. Нужно, чтобы перед святыми отцами предстали они здоровыми.
— Понял, господин, — кивнул сержант и ушёл.
— Так вы их думаете святым отцам отдать? — спросила маркграфиня.
— Да, — говорит ей генерал, — как и ещё одного. Свинарь был у Тельвисов в подручных, большой злодей. Думаю, что если святые отцы возьмут с этих троих показания, то графу с графиней и их дружкам места в этих краях более не будет. Анафеме их предадут и учредят розыск.
— Розыск? — переспросила принцесса. И тут Её Высочество делает большой глоток дурного пива и как бы невзначай спрашивает:
— А что же, барон, Тельвис — графство, кажется мне, не бедное?
— Да
