приподняться с пола, но ему это не удаётся, силы уже иссякают капля за каплей.
Я бросаюсь к нему, а слёзы безостановочно текут из глаз.
— Прости меня, — молю его я, хватая его за руку. — Пожалуйста, прости меня. Я не знала, что мне делать... Я не могла...
— Всё хорошо, — хрипло отзывается он. — У тебя не было выбора. Мне доводилось испытывать боль и похуже. К тому же однажды ты уже пыталась меня пристрелить. Я был готов.
Его рука тянется ко мне, он проводит ладонью по моей щеке, а кровь всё течёт и течёт из раны. Гай бледнеет прямо у меня на глазах. А я боюсь снова увидеть его спину и несколько новых ожогов, оставленных рукой отца.
Опуская взгляд к ране на его ноге, я вижу проделанную дыру и разорванную часть штанов от выстрела. Гай не хромал, пока нас волочили сюда; видно, пуля не задела кость, так что большой опасности он не подвергается.
— Нужно перевязать рану, — говорю я, шмыгая носом, будто бы точно разбираюсь. в том, что нужно делать при подобных случаях.
— Нечем, Каталина...
Я опускаю взгляд к своему платью и без промедлений хватаю подол, а затем пытаюсь разорвать его руками. Но у меня ничего не выходит, и тогда я вспоминаю о перочинном ножике Гая. Обыскиваю его штаны и нахожу ножик, радуясь тому, что никто не догадался обыскать и обезвредить нас.
— Что ты делаешь? — еле вырывается у него голос. Глаза полузакрыты.
Я не отвечаю. Вместо этого разрезаю большой длинный лоскут ткани с собственного платья и обматываю им его ранение. Я знаю, что должна вытащить пулю, как делал это Нейт, но у меня нет щипцов или чего-то другого, чем можно было бы её достать. К тому же мне страшно причинить ему больше вреда своими действиями.
Руки у меня покрыты кровью. Я еле-еле завязываю узел, слежу за тем, чтобы самодельная повязка крепко прижималась к раненой ноге, перекрывая кровотечение. У меня возникает такое ощущение, словно я занималась этим всю жизнь. Горячий лоб Гая покрыт пóтом, каштановые намокшие волосы прилипли к его коже, он тяжело дышит, словно просто вдыхать воздух ему приходится с большим трудом, глаза то закрываются, то открываются, а голова беспомощно опирается на стену.
Мне хочется кричать от жалости, которую я сейчас к нему испытываю.
— Чем я могу помочь тебе? — Я плáчу. Потому что видеть, как ему больно, почти тоже самое, как испытывать жгучую боль самой. Словно кто-то вдруг разрывает мне все внутренности, и я истекаю кровью в куда больших количествах, чем он. — Подскажи, я всё сделаю... Как мне избавить тебя от этой участи?
— Просто побудь рядом, — шепчет он. — Это всё, чего я хочу сейчас, моя Роза.
И тогда, пытаясь держать себя в руках, стараясь сдержать в себе истошный вопль, я пододвигаюсь ближе к нему и кладу голову на его еле вздымающуюся грудь, обхватываю руками его торс, прижимаясь ближе. Я ощущаю, как его рука с большим усилием поднимается, а потом опускается к моей голове, нежно гладя волосы.
— Пожалуйста, — шепчу я, пока на его разорванную рубашку капают мои слёзы, — только не умирай.
— Я не могу уйти, пока ты в опасности.
— Хватит думать обо мне! Ты истекаешь кровью, Гай, ты... — У меня хрипит голос, ещё одна слеза скатывается по щеке. — Ты можешь умереть... Из-за меня. Ты не должен думать обо мне сейчас.
Гай гладит меня по голове, прижимая мою голову к своей груди, делает тяжёлый вздох и говорит с лёгкой улыбкой:
— Пока только мысли о тебе сохраняют мой рассудок.
И я замолкаю. Потому что больше ничего и не надо говорить. Больше не будет нужных слов, когда кто-то смотрит на тебя так пронзительно и с такой теплотой. Хотя всем, наверное, всегда казалось, что Кровавый принц не может ни на кого так смотреть.
А он, оказывается, может...
Больше не произнося ни слова, я забываюсь в его объятьях, пытаясь согреть его теплом собственного сердца. Я прижимаюсь к нему плотнее и внимательно слушаю стук в его груди: ведь, по крайней мере, пока что я его слышу.
* * *
Я открываю глаза в надежде увидеть потолок в доме Гая. Я просыпаюсь, надеясь, что произошедшее мне лишь приснилось. Что это был просто страшный кошмар, который остался за пределами реальности.
Но мои руки всё ещё обнимают Гая, и мы всё ещё лежим на холодном полу какого-то сырого помещения, полного затхлости и пыли.
Я направляю взгляд к двери. Она всё ещё заперта. Я не знаю, сколько прошло времени, не знаю, надолго ли я вырубилась и наступило ли утро. Может быть, прошло только чуть больше часа? Или ночь уже прошла?
Привстав с груди Гая, я морщусь от неприятной боли в собственной ноге и разминаю руки. Потом поворачиваюсь к лежащему неподвижно парню.
— Гай? — тихо произношу я.
Он не отвечает.
— Гай, просыпайся, — шепчу я, осторожно тормоша его за плечо.
Взгляд падает на пропитавшийся кровью кусок платья, которым я обвязала ему рану, а внутри у меня вдруг всё холодеет.
— Гай? — повторяю я, боясь самого худшего. — Пожалуйста, очнись.
Но он всё ещё мне не отвечает.
Я едва не задыхаюсь, когда осторожно и со жгучим страхом тянусь к его лицу. Я касаюсь его кожи.
Холодная, как у мертвеца.
Как у мертвеца...
— Нет, нет, нет, нет...
Его рука безвольно лежит на груди, глаза закрыты, лицо бледное, словно из него вдруг выкачали всю кровь.
Я, кажется, теряю рассудок.
— Гай! Гай, пожалуйста, открой глаза!
И вот, снова.
Осознание даёт мне звонкую пощёчину. Такую, что у меня разом ломаются все кости. Такую, что взрывается каждый сустав.
Слёзы бесконтрольно вырываются из глаз, а потом реками текут по моим щекам, на которых ещё не успели высохнуть прошлые мокрые дорожки. У меня начинает дрожать тело, когда я на коленях подползаю к нему ближе и беру лицо в свои ладони.
— Прошу, — хриплю я. — Ты сказал, что не уйдёшь... Ты обещал...
У меня кружится голова, но я по-прежнему смотрю на его безмятежное бледное лицо, разговаривая с ним так, будто он всё слышит.
Я хочу верить, что слышит.
Я падаю лицом на его грудь, сжимая рубашку пальцами, и молюсь. Впервые в жизни я действительно
