зная, что мне делать на самом деле. Я думаю о том, что сказала доктор Ланган на приеме. О плавании. О купальном костюме. О том, чтобы попробовать, когда меня никто не увидит.
В доме тихо, и уже поздно. На улице темно. Все спят. Нет лучшего шанса последовать ее совету, когда меня никто не видит, чем сейчас.
Сердце учащенно забилось в груди, а зуд, возникающий перед панической атакой, покалывает кожу. Я думаю о том, что Габриэль спрашивал меня, хочу ли я всегда зависеть от таблеток. Хочу ли я пытаться сделать то, что поможет.
Я пытаюсь. Я начала заниматься с ним. Я взяла урок вождения. Я хочу чувствовать себя независимой. Контролируемой. Как будто я могу больше не допустить ничего ужасного.
Но я хочу большего. Я не хочу, чтобы мне приходилось вводить себя в ступор, чтобы не видеть кошмары вечно.
Я встаю и иду к комоду. Честно говоря, понятия не имею, зачем я вообще взяла с собой купальники из двух частей, но в верхнем ящике лежит один. Я определенно никогда не думала, что надену его снова. Но, возможно, какая-то маленькая часть моего разума в глубине души надеялась на это.
Он очень простой — черный топ-балконет на тонких бретельках и черный низ, завязывающийся сбоку. С трудом сглотнув, я медленно выскользнула из одежды для сна и облачилась в бикини. Сердце колотится, а я только в своей комнате. Здесь меня никто не увидит. Но никто не увидит меня и на пути к бассейну.
Я хватаю джинсы и другую толстовку, натягиваю их поверх купальника, запихиваю ноги обратно в кроссовки. А потом тихо, очень тихо выхожу в коридор.
В доме царит абсолютная тишина. Я иду к лестнице, ступая осторожно, чтобы не скрипеть, не желая никого будить. Особенно Габриэля, который заслужил хороший сон после того, чего я ему стоила, и мне удается добраться до кухни и задней двери никого не разбудив, и не насторожив.
На улице теплая безоблачная ночь, прекрасная ночь, достаточно далеко от города, чтобы я могла видеть звездный полог над головой. Несмотря на тепло, меня пробирает дрожь, но я продолжаю идти вперед и быстро выхожу на площадку у бассейна.
Нет лучшего момента, чем этот, — одна, ночью, без ничего, кроме тихого гула темноты вокруг меня и моих собственных мыслей. Эти мысли — не лучшая компания, но я снова и снова сосредотачиваюсь на одном, я могу это сделать.
А если я могу это сделать, то, что еще возможно?
Я никогда раньше не думала о том, чтобы купаться ночью, но это удивительно спокойно. Лунный свет отражается от темной, неподвижной воды в бассейне, домик у бассейна — тень в дальнем конце, шезлонги — аккуратные силуэты рядом. Я подхожу к одному из них и делаю глубокий вдох.
Я в полном одиночестве. Никто не шевелится, ни в главном доме, ни в коттедже в полумиле от поместья, где мирно спят Агнес и Альдо. Я могу это сделать.
Я тянусь к подолу своей толстовки и стягиваю ее через голову.
20
ГАБРИЭЛЬ
Без Беллы кровать кажется пустой. Я думал, что буду засыпать быстро и легко, не беспокоясь о том, насколько близко я к ней нахожусь, чтобы вдруг не перевернуться, коснувшись ее посреди ночи и случайно напугать. Я думал, что одного факта, что вся моя кровать снова будет моей, будет достаточно, чтобы погрузиться в глубокий, спокойный сон, упасть посередине, раскинуться и снова радоваться собственному пространству.
Вместо этого я долго лежу без сна, скучая по ней.
Агнес сегодня постирала и поменяла постельное белье, и простыни пахнут порошком и крахмалом, а не теплым, мягким запахом кожи Беллы. Я не понимал, что вообще замечал в ней это все ночью, хотя так старался не замечать, но теперь понял, что бесполезно. Я замечал все: как она всегда быстро забиралась под одеяло, как немного извивалась, прежде чем устроиться поудобнее, как тихонько мурлыкала под своим дыханием, прежде чем заснуть.
Замечал вещи, которые я не должен был замечать. На которые я не имею права. То, о чем я вообще не должен думать, потому что это было лишь временным решением. Я не должен хотеть, чтобы Белла вернулась в мою постель, потому что это означает, что ей снова снятся кошмары. Ее безопасное пребывание в собственной комнате означает, что с ней все в порядке.
Все так, как должно быть.
Но я все еще не могу заснуть. Я беспокойный, возбужденный, полутвердый, и я лениво тянусь вниз и снова настраиваю себя, стараясь не думать о Белле в спортзале. Я мог бы подрочить и надеяться, что это расслабит меня настолько, что я смогу уснуть, но все, что я сделаю, это буду представлять ее, пока кончаю.
А это совсем не поможет.
Разочарованный, я резко выдыхаю, откидываю одеяло и встаю. Я натягиваю пару тренировочных штанов поверх трусов-боксеров и провожу рукой по волосам. Тихо выхожу в коридор, стараясь не шуметь, когда спускаюсь вниз.
Я даже не знаю, куда иду. У меня уже давно не было такой бессонницы, которая заставляет меня бродить по дому по ночам, но я обнаруживаю, что направляюсь на кухню. Стакан воды и поздний ночной перекус звучат неплохо. У Агнес обычно есть фрукты, сыр и тому подобные вещи в холодильнике, и я открываю его, заглядывая в поисках чего-нибудь съестного. Думая, чем вообще заняться.
Снаружи загорается свет — один из световых индикаторов движения, и я замираю, наполовину высунувшись из холодильника с куском сыра в руке. Медленно закрываю дверь и иду к большому окну в дальнем конце кухни, пульс бьется в горле.
Снаружи кто-то есть?
Я не ставлю в доме ночную охрану. И никогда не ставил. У меня отличная сигнализация, и мне никогда не угрожали так, чтобы я почувствовал необходимость в охране. Джио бывает рядом днем, но я, конечно, не жду, что он будет работать двадцать четыре часа.
И тут я вижу фигуру, движущуюся по лужайке.
Я мгновенно напрягаюсь, думая о Братве, о возможной угрозе для Беллы, о той угрозе, которую я, возможно, позволил приблизить к своей семье, привезя ее сюда. Я прокручивал это в голове десятки раз, каждый раз приходя к выводу, что все не так страшно, что я все равно был прав, наняв ее, что она должна остаться, и я не могу с чистой совестью отправить ее домой. Но каждый
