прощение.
После этих светлых дум и благих устремлений я налил себе стопку водки, пожелал своим старикам, родителям, братьям покойного существования в неизвестном нам, живым людям, другом мире и отправился в обратный путь.
Несколько последних лет я не встречал Андрея Пореченского. Ни в своей деревне, ни при возвращении с кладбища. Хотя слышал от знакомых, что свои отпуска он иногда проводит в деревне.
На этот раз мне повезло – он перекапывал на огороде земляные гряды. Прислонив велосипед к изгороди, я прошел в калитку.
Он обернулся на шум, узнал меня, распрямился в спине.
– Давненько, давненько не видались, – сказал он приветливым тоном, направляюсь навстречу.
Мы поздоровались, с интересом оглядывая друг друга. Если бы теперь я встретил его где-нибудь в городе, то, возможно, и не узнал бы – настолько он изменился внешне: раздался в плечах, стал плотнее, сразу ощущалась физическая сила; и выражение лица изменилось – в нем уже не было той твердой самоуверенности, что была раньше, а спокойный взгляд выражал некоторую настороженность. Все это я увидел как-то сразу, возможно, от возникшего желания внимательнее его рассмотреть и что-то узнать новое о событиях десятилетней давности.
– Откуда путь держишь? – спросил он тем же доброжелательным тоном, продолжая с интересом меня рассматривать.
– На кладбище ездил, говорил с родными, советовался.
– Тебе есть с кем посоветоваться, родственников хватает. Я захожу иногда. Похоже, три колена ваших там расположились.
– Точно три, – ответил я, – деды, родители, два брата.
– Чего же братья-то так рано убрались?
– Старший после войны на гранату наступил, много тогда валялось этих подарков, а другой старший от рака умер недавно.
– Чего же мы тут с тобой разговариваем у забора, как бедные родственники, – спохватился Андрей, – пройдем в дом, посидим, примем по чарке, помянем, поговорим.
Я не отказался. Он усадил меня за стол, сказал:
– Подожди тут, я отлучусь на минуту.
В ожидании я походил по комнате, рассматривая семейные фотографии в двух багетных рамах, прошел в другую комнату и увидел там на стене портрет Кати. Это была хорошо выполненная увеличенная отретушированная фотокопия.
Когда послышались шаги на крыльце, я прошел обратно в комнату. Андрей сел напротив, налил в стопки коньяк из полупустой бутылки, предложил:
– В память наших родных; за их души, пусть спят там спокойно. Одни имели долгую жизнь, другим не повезло. Тут уж как судьба повернется, человек здесь не властен. Каждому свое отмерено.
Что-то не понравилось мне в его словах, но тема судьбы была к месту. Мы выпили, и я сказал:
– Когда я думаю о судьбе, всегда вспоминаю брата. Не он тогда наступил на гранату, а я, еще поддал ее ногой. Было мне пять лет. Поднял ее и принес ему в руки. Выходит, я принес ему смерть, но тогда я не мог соображать, что делаю, меня никто и не винил. А бывает взрослый человек в уме и здравии, знающий последствия, приносит смерть. Где тут судьба, случай, умысел – кто разберет.
Я внимательно смотрел на Андрея, видел, как напряглось его лицо, приопустились веки, появились на скулах желваки. Он понял мой прозрачный намек, но быстро овладел собой, сказал вполне спокойно, обходя предложенную тему:
– Получается, смерть обошла тебя и нашла другого, значит все-таки судьба сохранила тебя для чего-то. Но вообще, этот философский вопрос о жизни и судьбе вечен и неразрешим; наверняка нам с тобой понять его трудновато. Давай-ка лучше помянем теперь нашу Катю. Как мне помнится, ты был к ней не совсем равнодушен.
Он снова наполнил стопки, придвинул одну ко мне, по лицу его пробежала тень беспокойства.
– Ты, наверное, думаешь, – голос его слегка подрагивал, – и наблюдал, что я относился к ней не как ко всем остальным, но скажу тебе откровенно – все это было напускное. Не скажу, что я ее любил, но она мне нравилась больше других девчонок. У меня не было к ней серьезных намерений. Мне было двадцать лет, я имел планы на жизнь, и когда увидел некоторые намерения с ее стороны, ограничил наши встречи.
Он поднял стопку:
– Помянем ее светлую душу. Действительно, не выходит из головы, всю жизнь буду вспоминать.
– Слышал – памятник организовали? – спросил я. – Прошлым летом ходил к ней, его еще не было, когда же поставили?
– Осенью. Два года деньги собирали всей деревней. Сами установили, мужиков собрали, сделали надежно. Красиво там теперь, спокойно, люди ходят к ней.
– Знаю, бабка у них умерла недавно, а как Анна Васильевна себя чувствует? – спросил я снова.
– Давно ее не видел, говорят, редко теперь приезжает. Да и я нечасто бываю. В отпуск, иногда в выходной. Ты-то расскажи, как поживаешь.
Я на минуту задумался. В самом деле, прожил двадцать пять лет, а никаких примечательных событий не случилось; все как у многих моих сверстников – спокойно, размеренно.
– Что, – Андрей чуть улыбнулся, – никаких жизненных вех не отмечено?
– Вот именно, все обычно. Окончил институт, думал по военной дороге пойти – мать отговорила; работаю механиком на заводе.
Андрей, задумавшись о чем-то, смотрел в окно:
– Вот думаю, как жизнь людей расставляет. У нас с тобой разница в годах небольшая. Часто общались, почти дружили, а судьбы разные. У тебя все правильно, основательно. В семь лет, как положено, – в школу, дальше – институт, теперь работаешь, можно строить семейные планы. У меня – по-другому сложилось. После войны в девять лет – в школу, после – в армию служить, потом вечерний институт. Жили небогато, отца не было, нелегко иногда приходилось. Работал много, не до женщин было. Вот и пробежали годы, через месяц тридцать будет – он приподнял со стола пустую бутылку, покачал ее, поставил обратно.
– Жениться тебе надо, – посоветовал я, – найти девушку приличную, в городе их много на вечерах отдыха. Будет семья, заботы приятные появятся, и печали твои пройдут. Один древний мудрец, умнее нас с тобой, сказал: «Все проходит», а другой говорил, что счастье само не является, за него надо бороться и искать.
Андрей усмехнулся:
– Может, оно и так, только ты про мудреца не договорил, под конец жизни он поменял свое мнение, сказал, что ничто не проходит. А насчет женитьбы… Была у меня попытка. Может, поторопился; два года пожили. Ушла. Толком ничего не объяснила… Сказала, спокойно так, не может больше со мной жить – радости нет. Хорошо, детей не получилось.
– Любви у вас не было, – предположил я, – а когда ее нет, семейной жизни не получится.
Андрей долго смотрел куда-то мимо меня; его взгляд, как мне показалось, говорил о желании поделиться
