Макмилана; хотя пока что ничего не известно. Очевидно, догадавшись, что Люс выдала их планы, они перенесли сроки. Ничего не оставалось делать – только ждать и быть готовыми. Быть готовыми сейчас означало все. Не должно возникнуть никакой паники. Вне зависимости от того, кто, Шанти или Столица, сделает первый шаг. Люди Мира в любом случае обязаны знать, что им делать и как вести себя. Он пошел еще быстрее, он почти бежал по направлению к городу. Вкус дождя на губах казался ему сладким.
Лев был дома, когда – уже в сумерках – отец принес ему из Дома Собраний ту записку.
– Какой-то охранник со шрамом через всю физиономию примчался на всех парах и спросил Шульца, – рассказывал Саша своим тихим ироничным голосом. – По-моему, ему был нужен ты, а не я.
Записка была написана на плотной шершавой бумаге, какую делали в Столице. На мгновение Льву показалось, что эти тесные черные буквы написаны рукой Люс…
Шульц, я приду к Плавильному Кольцу сегодня на закате. Можешь привести с собой сколько угодно людей. Я приду один.
Луис Бурнье Фалько
Обман, явный обман. А не слишком ли явный? Времени как раз хватило, чтобы сбегать в домик Южного Ветра и показать записку Люс.
– Если он говорит, что придет один, значит он будет один, – сказала она твердо.
– Ты же сама слышала, как он договаривался с этим Макмиланом, рассчитывая обмануть нас, – вмешался Андре.
Она презрительно посмотрела куда-то мимо него.
– Это его имя, – сказала она. – Он бы не стал подписываться собственным именем под ложью или фальшивкой. Он будет там один.
– Почему ты так уверена?
Она пожала плечами.
– Хорошо, я пойду, – сказал Лев. – Но вместе с тобой, Андре, и, если хочешь, пусть пойдут еще столько людей, сколько ты сочтешь нужным. Поторопитесь: до заката осталось не более часа.
– Ты ведь знаешь, что они именно тебя хотят получить в заложники, – упрекнул его Андре. – И все-таки намерен идти? Прямо им в руки?
Лев решительно кивнул.
– Я – как чозанах, – сказал он и засмеялся. – Сел на ладошку – и нет его! Пошли, пора. Давай-ка лучше вместе соберем людей, Андре. Люс… А ты хочешь пойти?
Она стояла в нерешительности.
– Нет, – ответила она и нахмурилась. – Я не могу; я боюсь.
– Это естественно.
– И все же я, наверное, должна пойти. И должна сама сказать ему, что вы не держите меня здесь силой, что это мое собственное решение. Он не верит…
– Что ты там решила и верит он в это или нет, в общем-то, для них значения не имеет, – заявил Андре. – Ты для них всего лишь предлог; ты их собственность. Лучше не ходи, Люс. Если ты там будешь, они, возможно, все-таки попытаются вернуть тебя назад силой.
Она кивнула, но все еще колебалась. Потом с отчаянной решимостью сказала:
– Я должна пойти!
– Нет!.. – вырвалось у Льва, но она продолжала:
– Я должна. Обязана. Я не желаю оставаться в стороне, когда кто-то решает мою судьбу; я не желаю, чтобы из-за меня дрались и тянули туда-сюда.
– Никто тебя обратно не отдаст, – сказал Лев. – И вообще – ты принадлежишь сама себе. Хорошо, мы пойдем вместе, если ты так решила.
Она молча кивнула.
Плавильным Кольцом называлось древнее кольцевое дерево с южной стороны дороги, примерно на середине пути от Столицы до города; оно было, наверное, на несколько веков старше всех остальных кольцевых деревьев в этой местности. Собственно, сами деревья в кольце давным-давно рухнули и сгнили, остался только круглый пруд в центре. Именно здесь были построены первые плавильные печи Столицы. Они тоже уже разрушились, поскольку позже, лет сорок назад, была обнаружена более богатая руда в Южных холмах. Оборудование отсюда увезли, и старые сараи со сгнившими стенами, поросшие вьюнком и ядовитой розой, безобразной осевшей кучей торчали на плоском берегу пруда.
Андре и Лев успели собрать человек двадцать, и Андре повел их в обход, чтобы убедиться, что ни в старых сараях, ни за ними не прячутся охранники. Сараи были пусты, а другого места, чтобы спрятаться, на расстоянии по крайней мере нескольких сотен метров не было – местность казалась плоской как блин, лишенной растительности, пустынной и довольно неприятной, особенно в сумеречном вечернем свете. Мелкий дождь покрывал рябью серую гладь круглого пруда, который тоже выглядел каким-то неприкрытым, беззащитным, точно слепой, вечно разверстый глаз. На противоположном берегу пруда стоял ожидавший их Фалько. Они видели, как он вылез из-под куста, где пытался хоть как-то укрыться от дождя, и пошел по берегу к ним. Один.
Лев отделился от остальных и пошел ему навстречу. Андре, позволив ему отойти достаточно далеко, двинулся следом, держась метрах в сорока. С ним вместе пошли Саша, Мартин, Люс и кое-кто еще. Остальные, охраняя подходы, рассыпались по берегу серого пруда и на склоне холма у тропы, что вела к дороге.
Фалько и Лев остановились лицом друг к другу на берегу пруда, где проходила тропа. Их разделяла небольшая грязная бухточка – место впадения в пруд ручейка; это был заливчик не шире полуметра, с берегами из чистого песка, точно специально созданный для игрушечной детской лодочки. Чрезвычайно обостренное восприятие Льва тут же отметило и этот заливчик, и этот чистый песок, и то, как хорошо мог бы здесь играть какой-нибудь малыш, хотя он глаз не сводил с прямой напряженной фигуры Фалько, его красивого лица, очень похожего на лицо Люс и все же совсем иного, с его подпоясанного ремнем плаща, потемневшего на плечах от дождя…
Фалько явно заметил дочь в той группе, что следовала за Львом, но, казалось, даже не посмотрел на нее и не стал говорить с нею. Он заговорил со Львом – тихим сухим голосом, который было трудновато расслышать из-за бесконечного шелеста и шепота дождя.
– Как видишь, я один и без оружия. И говорю только от себя лично. Не как советник Фалько.
Лев кивнул. Ему вдруг очень захотелось назвать этого человека по имени – не сеньор и не Фалько, а по имени: Луис. Он не понял, откуда взялось это желание, и промолчал.
– Я бы хотел, чтобы моя дочь вернулась домой.
Лев, легко повернувшись, указал ему на Люс.
– Поговорите с ней сами, сеньор Фалько, если хотите, – сказал он.
– Я пришел, чтобы поговорить с тобой, если тебе дано право говорить от имени восставших.
– Восставших? Вы снова за свое, сеньор Фалько? И я, и любой другой имеем право говорить от имени Шанти, если угодно. Но Люс Марина тоже имеет полное право
