не заполняя ее целиком, как сейчас. Потом, позже, у него еще будет время думать о ней сколько угодно и постараться понять ее – потом, когда противостояние закончится, когда они одержат победу, когда установится долгожданный мир. Потом, позже…
– Мы не можем сейчас отправиться на север, – терпеливо сказал он, и в голосе его послышался холодок. – Если хотя бы одна группа уйдет, это ослабит единство тех, кто должен будет остаться. И столичные охранники все равно выследят поселенцев. Нет, сперва мы должны завоевать свою свободу здесь – чтобы иметь возможность уйти. А потом мы уйдем.
– Зачем вы отдали им карты, показали путь туда! – горячо и нетерпеливо воскликнула Люс. – Как это глупо! Вы же могли просто взять и исчезнуть.
– Мы представляем собой сообщество людей на этой планете, – сказал Лев. – Столица и Шанти. – И больше не сказал ни слова.
Однако вмешался Андре, чуть все не испортив:
– Да нельзя же просто взять и удрать потихоньку! Кроме того, слишком большое количество людей при передвижении всегда оставляет очень много следов, так что по следу нас будет легко отыскать.
– Ну и что? Если бы они даже действительно выследили вас и следом за вами явились на север, к этим вашим горам… вы бы ведь уже были там, и вы могли бы сказать: ах, как нехорошо, это ведь наше, ступайте и ищите себе другую долину, тут таких долин более чем достаточно!
– И тогда-то они уж точно применили бы силу. Сперва всегда должен восторжествовать принцип равенства и свободного выбора. По крайней мере здесь.
– Но они-то и здесь применяют силу! Вера уже узница, другие тоже сидят в тюрьме, и старик этот потерял глаз, а бандиты Макмилана вот-вот появятся и станут бить людей и стрелять в них – и все это лишь во имя торжества некоего «принципа»? Вы только после этого сможете уйти отсюда свободными?
– На пути к свободе жертвы неизбежны, – тихо сказала Южный Ветер.
Лев посмотрел на нее, потом – быстро – на Люс; он не был уверен, что Люс знает о гибели Тиммо. Возможно, конечно, за эти три ночи, проведенные с Южным Ветром, она уже все узнала. Так или иначе, но она стала говорить спокойнее:
– Я понимаю. Вы должны пойти на риск. Но жертвы… Мне ненавистна даже сама идея о жертвах!
Лев невольно улыбнулся:
– И что же сделала бы ты?
– Уж во всяком случае, не жертвовала бы собой во имя идеала! Я просто убежала бы – разве ты не понял? И вы все тоже должны убежать!
Люс говорила вызывающе, немного свысока, словно защищала себя, а не свои убеждения; однако куда больше озадачил Льва ответ Южного Ветра.
– Возможно, ты и права, – сказала она. – Оставаясь здесь и ведя с ними борьбу – даже мирными средствами, – мы будем и дальше участвовать в затеянной ими войне.
Ничего себе! Люс Фалько здесь – аутсайдер, чужак; она, возможно, понятия не имеет о мыслях и чувствах шантийцев, но чтобы Южный Ветер сделала столь безответственное заявление? Это просто невероятно! Это настоящий вызов их безупречному единству.
– Удрать и прятаться в лесу – это что же, выбор? – возмутился Лев. – Для шишечников – пожалуй, да. Но не для людей. Разве можно жить в одиночку, когда нужно все время прятаться, ползать по земле, выискивая себе пищу, трусить и ненавидеть каждого?..
Лев заикался, он чувствовал, как горит у него лицо. Вдруг он увидел глаза Люс и стал заикаться еще сильнее, а потом и вовсе умолк. В ее взгляде было такое восхищение, какое он и не надеялся, даже не мечтал когда-либо заслужить; восхищение и радость были в ее глазах, и он понял: она его поддерживает! Именно тогда, когда ссора казалась неизбежной, он понял, что она его поддерживает, целиком и полностью, поддерживает его мысли, его слова, дело его жизни.
Вот теперь все правильно, и мы никуда не отклонились от центра, подумал он. Эта мысль промелькнула быстро и ясно, и он больше о ней не вспоминал, но отныне все вокруг него и впереди было иначе, чем прежде. Он уже преодолел их, эти горы.
Его правая рука так и повисла в воздухе, протянутая к Люс в требовательно-умоляющем жесте. Они оба заметили этот его незаконченный жест. Но он уже овладел собой и уронил руку как ни в чем не бывало. Но память о том незавершенном жесте осталась. Люс резко отвернулась и заговорила с гневом и отчаянием:
– Ах, я ничего не понимаю! Все это так странно. Я, наверное, никогда не пойму! Ты вот знаешь все, а я даже никогда ни о чем как следует не задумывалась… – Сейчас она выглядела значительно меньше ростом – маленькая, сердитая, покорившаяся. – Я только хотела бы… – Она вдруг умолкла.
– Это все придет, Люс, – сказал Лев. – Не нужно чересчур спешить. Все придет к тебе само, обязательно. И я обещаю тебе…
Она не стала спрашивать, что именно он обещает. Как и он не смог бы сейчас это выговорить.
Когда Лев вышел из дома, ветер с дождем так ударил ему прямо в лицо, что у него перехватило дыхание и на глазах выступили слезы. Впрочем, слезы были не только от ветра. Он вспомнил о том ярком светлом утре, о том серебряном рассвете на мокрой дороге, о той великой радости, которую испытывал всего три дня назад. Сегодня все было серо, неба не видно, света совсем мало, кругом бесконечный дождь, грязь… Грязь – вот подходящее название для этого мира, Люс права. Ему захотелось рассмеяться, но глаза его все еще были полны слез. Она уже переименовала для него этот мир. Тогда утром, на дороге, все вокруг было наполнено счастьем, но теперь… и у него не нашлось подходящих слов – только ее имя. Люс. Все теперь заключалось для него в этом имени – и тот серебряный рассвет на дороге, и тот великолепный пылающий закат над Столицей много лет назад… Но все это в прошлом, и самое главное еще только должно случиться. И вся работа им теперь только предстоит, и разговоры, и планы, и конфронтация со Столицей, и несомненная победа, их победа, победа света. «И я обещаю, обещаю тебе, – шептал он ветру, – всю мою жизнь, каждый ее день и год».
Ему хотелось пойти помедленней, остановиться, удержать, продлить этот миг, но уже сам ветер, дувший прямо в лицо, заставлял скорее идти вперед. Еще так много нужно сделать, так мало осталось времени! Потом, позже… Возможно, сегодня ночью заявится банда
