я намерен помешать, можно отдать прямой приказ. Потом он сменил тему.
Я помню, как страшно мне хотелось отлить, но времени не было.
Внезапно стук и тряска унялись.
– Что стряслось? – всполошился я, и мне сказали, что враг подошел на такое расстояние, где от артиллерии будет мало толку. Они здесь.
Башня заходила ходуном пуще прежнего. Я был уверен, что в нас попали – но, судя по всему, нет: стены, потолок и пол хранили целостность, люди вставали на ноги, все еще живые. Кто-то просунул голову в дверь. Он объяснил переполох тем, что у ворот продавило настилы защитных ям.
Все в спешке покинули комнату, кроме меня. Все они были нужнее на стене – всякая пара рук, способная натянуть тетиву, метнуть ядро, удержать щит. А от меня толку вовсе не было.
– Оставайтесь здесь, – сказали мне, – в безопасности.
И я остался – наедине с темнотой; единственным источником света нам служила масляная лампа, которую кто-то забрал с собой. Не знаю, как долго пробыл один, без хоть какой-то внятной мысли в голове. Сходив помочиться на стену (что чуть-чуть помогло собраться), я снова уселся на пол, скрестив ноги, с ужасом вдруг осознав, что сделал все, на что способен, и теперь совершенно бесполезен. Доверял ли я этим храбрым, умным, блестящим людям, моим друзьям, которые только что доказали, как хорошо научились со всем управляться самостоятельно, продолжать оборону? Черта с два. Я закрыл глаза – не ведаю в душе зачем, кругом и так царил мрак. Снаружи шумело все так же страшно, и я потерял способность отличать звон тетивы от визга смертельно раненного.
Раньше я никогда не бывал таким бесполезным. Новый опыт удручал.
– С вами все в порядке?
Последнее, что я ожидал услышать, – женский голос.
– Труха?
Она ненавидит, когда я так обращаюсь к ней.
– Почему вы сидите в темноте?
– Кто-то унес лампу.
– О…
– Доложи обстановку.
– Они достигли стены. Катапульты не приносят никакой пользы, поэтому экипажи временно распущены. Я послала людей за копьями и мечами, но…
Все ясно. На поприще сильных и грубых мужчин мы с Трухой оказались лишними. Логика ясна. Она была женщиной, а я – немощным трусом. Какой от нас прок? Один лишь вред – если кто-то вдруг бросится защищать нас, ему, вероятно, настанет конец, ну или он как минимум будет ранен или отвлечен. Кстати, вам приходилось замечать у женщин неготовность к резне? Даже когда в редких случаях дело доходит до рукоприкладства (друг с другом), они либо царапаются, либо раздают пощечины, но почти никогда не пытаются покалечить или убить. Колото-резаные травмы, удары тупыми предметами, битье ногами, расчленение – это все не в женской природе. Говорят, это доказывает, что мужчины лучше женщин. А я думаю, все ровным счетом наоборот.
– Как у нас дела? – спросил я тихо.
– Не знаю. Пока не рассветет – сложно сказать. Наши лучники ведут огонь по теням и шорохам. Думаю, вы правильно поняли про буры. Осадных башен не видать, мы бы уже поняли, что они там – они ведь высокие… Но что-то все время грохочет, будто бы камни сыплются с телег.
– Я послал шахтеров охранять ямы…
Она кивнула:
– Артавасдус поставил на ближайшие к ямам валы отряд – на случай, если кто-то к ним попробует пройти.
Очевиднейшее решение. А я о нем и не подумал.
– Мы израсходовали все масло, – продолжала она. – Но огонь здорово помогал нам.
– Нужно приготовить еще, – сказал я, чуть не брякнув: если утром мы все еще будем живы. – Почему те кувшины не бьются прямо при запуске? Не такие уж они и прочные.
– Это же бедняцкие. – По голосу я слышал, что Труха улыбается. – Перед обжигом в глину помещается проволочный каркас – с такими заготовками массовое производство и быстрее, и проще. Такой кувшин считается дешевым, ну, для бедняков, без изысков… не штучная работа. А я подумала – в нашем-то деле такие даже нужнее.
Гениально. Просто гениально. И об этом я тоже не подумал. Я высказал восхищение ее проницательностью вслух, и Труха тихонько усмехнулась, будто кашлянула в руку.
– Генерал Никифор убрал экипажи и с требушетов, – продолжила свой доклад она, – потому что не понять, поражаем мы цели или палим впустую. На рассвете они пойдут в дело снова. Полковник Артавасдус хотел попробовать зайти с тыла, но генерал не дал добро – сказал, войска еще могут понадобиться в Городе.
– Вот здорово, что меня там не было, – пробормотал я. – Я бы дал добро. И погубил бы нас всех, на хрен.
Труха тактично смолчала.
– Вот, собственно, и всё, – подвела она итог. – А, еще префект Фаустин велел ввести всеобщий комендантский час. Все, кто не дежурит, сидят дома до прихода новостей. Все, кто не воюет, не работает в каменоломнях и оружейных мастерских…
Я кивнул в темноте. Очень разумно. Старина Фаустин… Секунду спустя я нашел в себе силы встать на ноги и доковылять до двери. По пути я споткнулся о протянутые ноги Трухи.
– Все в порядке? – забеспокоилась она.
– Собери артиллеристов в гавани как можно скорее, – вымолвил я. – Срочное дело.
Она вскочила, налетела на меня, отпрыгнула, ойкнув. В голове у меня будто расцвел пульсирующий кровавый бутон – ну или это мозг мой съежился раза в три по сравнению с положенным объемом.
– Что-то не так? – взволнованно спросила Труха.
Я не смог бы объяснить ей. Все дело в том, что, раздумывая во мраке, я пересмотрел второпях сделанные выводы. И пришел к новым: Огуз все-таки не соврал мне.
Он не стал бы. Кто угодно, только не он. Не припомню, чтобы он когда-либо шел на ложь – разве что для того, чтобы кого-то защитить. Скажем, меня.
В таком случае флот осадных барж был реален. Возможно, он уже совсем близко – иначе зачем Огузу бросать так много жизней и прекрасное оборудование в бесполезную атаку, если только не в качестве отвлекающего маневра? И прямо сейчас все обученные артиллеристы, временно освобожденные от обязанностей, отдыхали – когда должны быть на своих постах в доках. И цепь была опущена.
Как я уже говорил, моряк из меня никакой, так что, прежде чем меня осенило, мы с Трухой уже одолели полдороги в порт. Флот Огуза не войдет в залив, пока не рассветет, – рулевым хорошая видимость куда нужнее, чем солдатам, если нет желания расколотить судно о скалы на мели.
Я поднял глаза к чуть-чуть посветлевшему небу.
Артиллеристы под командованием Трухи были в основном Синими, так как Синие традиционно сильны в плотницком деле,
