– А что, если взять за образец фотографию твоих родителей, Эс?.. Ну, тот снимок, что дал тебе Бенни? – тихо спросил Ли Отис. – Мы могли бы также сфотографировать тебя и Бенни…
– У вас она с собой? – поинтересовался Берри.
– Да. В квартире, среди моих вещей, – ответила Эстер.
И по-моему, ей понравилась идея брата; мне показалось даже, что у нее сердце застучало в горле.
– Приходите вечером на вечеринку и захватите эту фотографию. Никаких подарков. Будет только музыка и закуски, немного танцев и напитков. Оденемся понаряднее и повеселимся. Ведь сегодня сочельник. Вот и попразднуем, не все же работать. Хотя Джордж будет много фотографировать. Может, и нам придется пожертвовать минуткой-другой для работы, – засмеялся Берри. – А теперь идите и отдохните.
Но у Эстер родились другие планы.
– Мы могли бы съездить в универмаг, Бенни? – спросила она. – Мне надо сделать кое-какие покупки.
Мы освежились и отправились сначала в закусочную на 12-й улице, в которой питались постоянно с первого дня в городе. Клиентуру этого заведения составляли в основном негры, разбавленные «синими воротничками» из числа белых работяг. Эстер приковала к себе множество взглядов. Но когда ты выглядишь, как Эстер, этого следует ожидать. На меня и ребят никто внимания не обратил.
Перекусив, мы поехали в центр города, в универмаг «Хадсон» на Вудворд-авеню, неподалеку от театра «Фокс», в котором нам предстояло выступить в понедельник. Когда мы проезжали мимо театра, Элвин указал на афишу. На ней большими красными буквами было выведено: «Мотортаун Ревю». Ниже тянулся список артистов – участников шоу. А в самом низу были добавлены наши имена с пометой: «Специальный гость – ’’МАЙНФИЛД”». При белом свете дня большой театр выглядел слегка обветшавшим на фоне ярких рождественских декораций, облеплявших окрестные магазины и фирмы. Никакой угрозы не ощущалось, и беспокойство, ставшее в последнее время моим постоянным спутником, на время исчезло.
Я бывал раньше в универмаге «Хадсон», но никогда на Рождество. Магазин кишел покупателями и сверкавшей мишурой на каждом этаже. А сколько в нем было отделов! Товары для детей, женский отдел и мужской. Секции игрушек и товаров для дома. И целый этаж для отдыха с различными развлекательными заведениями и закусочными. Табличек «Только для белых» я нигде не заметил, и смешанные толпы из белых и темнокожих людей окончательно уверили меня в том, что в этом универмаге покупателей не делили. В главном фойе Санта с эльфами принимали от детей письма с пожеланиями. Эстер, едва мы зашли в магазин, обернулась ко мне и братьям и заявила:
– Пошатайтесь по универмагу без меня. Мне нужно кое-что купить, и я не хочу, чтобы вы это видели.
– Тебе не стоит ходить по магазину одной, – запротестовал я.
– Я и не буду ходить одна. Оглянись по сторонам, Бенни Ламент!
Я огляделся и сразу же захотел выйти на улицу.
– Встречаемся через три часа, – сказала Эстер. – Ровно в час.
– Через три часа? – ужаснулся я.
– У меня тут дела, – отрезала Эстер. – Сходите начистите себе ботинки. А ты мог бы также постричься, – сказала она, разглядывая мои волосы под шляпой. Я укладывал их назад, не жалея помады Мюррея, но Эстер была права. – Гангстеры не любят, когда люди прикасаются к их волосам, – объяснила она своим братьям, и ее губы тронула улыбка.
– Откуда ты знаешь? – нахмурился я. Я никогда не жаловался на это.
– В «Шимми» я иногда флиртовала с мафиози из публики. Прикасалась к их плечам. К груди, к щекам. Но до волос не дотрагивалась никогда. Они хуже дам. Ты можешь потянуть их за галстук и сорвать с них шляпу, но к волосам не прикасайся.
– Больше такого не будет, – сказал я.
– А то что? – вызывающе спросила Эстер, приподняв бровь.
– Ничего. Ты будешь стоять на сцене, у микрофона. Я буду сидеть за фортепиано, и флиртовать мы не будем. Только и всего. Никаких прикосновений и заигрываний. Это глупо и опасно.
Мани удовлетворенно осклабился, а Элвин попытался скрыть радость.
– Вы ревнуете, Бенни? – спросил он.
– Нет. Просто мне не нравится, когда ведущая певица своим поведением рискует навлечь на себя неуважение публики или, хуже того, нарваться на оскорбления, – ответил я.
– Да она шутит над вами, Бенни! – воскликнул Элвин, хлопнув себя по ноге. – Неужели вы и вправду подумали, будто Эстер могла прикасаться к чьим-то волосам, заигрывать с незнакомыми парнями или позволять им флиртовать с собой? Когда Ральф попытался за ней приударить, она заткнула ему рот прежде, чем он успел выдавить из себя хоть слово. Эстер и улыбается-то редко. Поет она хорошо, а вот играть и притворяться у нее получается плохо.
– Эй! – запротестовала Эстер. – Я могу и играть, и притворяться, когда захочу. Ступай-ка лучше постригись, Бенни Ламент, и хватит мной помыкать. Увидимся в час.
Подмигнув мне, она вручила Ли Отису десятидолларовую купюру. Я дал ему еще одну (у Мани и Элвина, похоже, было немного своих денег). И все рассеялись по магазину, порадовавшись возможности расслабиться наедине с собой после пары недель беспрерывного общения.
Я купил Эстер пальто, потратив больше, чем следовало, учитывая обстоятельства, но оно того стоило: пальто было к лицу Эстер, и она в нем нуждалась. Но главное – его никто до нее не носил. Пальто было с меховым воротником и меховыми манжетами, в дополнение к нему я выбрал меховую шапочку, чтобы получился комплект. Потом, поддавшись порыву, купил Эстер пару черных туфель на высоком каблуке и черное платье из ткани с легким блеском. Я запомнил ее размер с тех самых пор, как она переодевалась у меня в машине, и я имел возможность вблизи оценить красоту ее ножек. Мани, Элвину и Ли Отису я купил новые белые рубашки и галстуки с таким же черным отливом, как у нового платья Эстер. А потом, немного поколебавшись, купил ребятам и по новому костюму. Те, что были на нас, не годились для выступлений с «Мотаун». Себе я тоже купил новый костюм и шляпу в тон. Потом начистил ботинки, постригся и побрился в парикмахерской в отделе товаров и услуг для мужчин. Когда я закончил, у меня оставался еще целый час.
Универмаг поражал воображение ассортиментом, бродить по нему можно было долго, но мне хотелось тишины и свежего воздуха. И не успел я оставить свои покупки служащим магазина, чтобы те завернули их в праздничную упаковку, как ноги сами вывели меня опять на Вудворд-авеню и понесли к театру «Фокс».
Берри сказал, что они добавили еще одно шоу и на оба все билеты раскуплены: «По пять тысяч человек на каждом шоу! И участие “Майнфилда” не представляет собой проблему – ни для владельца театра, ни для координатора мероприятий, ни для полиции. Сестрица пообещала все уладить и сделала это».
Воздух был зябким, а снежные сугробы серыми от уличной грязи, но небо сияло лазурью, и я шел широким шагом, в расстегнутом пальто, разглядывая окружавший меня город. На то, чтобы дойти до «Фокса» и вернуться к универмагу «Хадсон», у меня ушло четверть часа. Так что, когда я услышал звон колоколов (всех двенадцати разом) – динь-дон-дон, – я пошел на их звук мимо магазина в другой квартал без опаски, что опоздаю к урочному часу. Звон колоколов доносился с часовой башни, венчавшей здание, обрамленное арками и колоннами, выкрашенными в желтый цвет. У его основания, на ступенях, легкой рябью расходились выбоины и трещины. Куранты и французская архитектура здания дисгармонировали с высившимися по обе стороны небоскребами, уподобляясь стареющей на золотом троне Марии-Антуанетте в окружении бетонных солдат, – судя по всему, несчастную Марию снова собирались гильотинировать. На одной табличке здание именовалось Старой городской ратушей, другая предупреждала о планах по ее сносу. Несколько певцов, исполнявших на ступенях рождественские гимны, на время замолчали, позволяя курантам сделать свое дело. На колоннах висели венки, а справа от меня звонил в свой колокольчик Санта из Армии спасения. Бросив доллар в его ведерко, я указал на табличку:
