покормить. Дайте ей супчику, горячего супчику.
— Она уже попила бульон.
— Бульон тоже хорошо, лишь бы он был горячим.
Ее заметили ярдах в пятидесяти от сторожки. Она стояла на берегу пересохшего канала «Си-энд-Оу». Канал этот нынче не судоходен, а случались времена, когда по нему плавали баржи, запряженные лошадьми, и перевозили пассажиров на расстояние в пятьдесят миль. Сейчас же его использовали для своих ежедневных моционов местные жители — любители утренних пробежек трусцой. Старушке на вид было лет семьдесят, а то и больше. Ее подобрала поисковая бригада. Старая жешцина дрожала как осиновый лист; нелепо подбоченившись, она испуганно озиралась по сторонам, чуть не плача, словно потерялась и не знала, куда теперь идти. Она не отвечала на вопросы. Очевидно, старушка была либо чем-то потрясена, либо находилась просто в старческом маразме. Никто так и не смог выдвинуть мало-мальски толковое предположение, что могла здесь делать старая женщина в столь ранний час. Ни одного жилого дома поблизости. Старушка была одета в хлопчатобумажную пижаму в мелкий цветочек, голубой шерстяной халат с поясом и бледно-розовые домашние тапочки. А на улице стоял холод.
Подошел Стедман.
— Вы уже закончили с телом, лейтенант?
Киндерман взглянул вниз, на запятнанную кровью простыню.
— По Томасу Кинтри рке все выяснили? — осведомился он.
До него опять донеслись всхлипывания. Киндерман покачал головой.
— Аткинс, отведи миссис Кинтри домой,— попросил он и глубоко вздохнул.— И прихвати медсестру. Пусть она подежурит у нее весь день сегодня. Я сам оплачу ей сверхурочные, не беспокойся. Отвези ее домой.
Аткинс хотел было что-то сказать, но Киндерман продолжал:
— Ах да, я помню. Старушка. Я сейчас как раз иду к ней.
Аткинсу ничего не оставалось, кроме как выполнить просьбу Киндермана. А тот, тяжело опустившись на одно колено, чуть не застонал от напряжения.
— Прости меня, Томас Кинтри,— еле слышно пробормотал следователь, а затем, бережно приподняв краешек простыни, вновь осмотрел руки, ноги и грудь мальчонки.
«Какой же тоненький и хрупкий, точь-в-точь крошечный воробушек»,— подумал Киндерман.
Томас был сиротой и переболел пеллагрой[23]. Лойс Кинтри усыновила мальчика, когда тому исполнилось три годика. У Томаса началась новая жизнь. А теперь она оборвалась. Мальчика распяли, прибив запястья и щиколотки к двум веслам, сколоченным в виде креста. И такими же трехдюймовыми болванками раскроили ему голову: сначала размозжили череп, а потом вбили их в мозг. Кровь извилистыми струйками стекала около глаз, все еще раскрытых и отражавших последний в жизни мальчика ужас. Открытый рот его застыл в беззвучном вопле, в диком немом крике от невыносимой боли и кошмара.
Киндерман внимательно осмотрел порезы на левой ладони Кинтри. Да, действительно, они смахивали на символ Близнецов. Затем следователь взглянул на другую руку мальчика и обнаружил, что на ней не хватает указательного пальца. Его отрезали. Киндерман почувствовал вдруг, как по спине пробежали мурашки.
Он осторожно опустил простыню и с трудом поднялся. Киндерман не мог отвести взгляд от этого тела и вдруг ощутил в душе непреклонную решимость. «Я найду твоего убийцу, Томас Кинтри»,— мысленно пообещал, он.
Даже если это преступление совершил сам Господь Бог.
— Ну хорошо, Стедман, действуй,— сказал он вслух.— Бери тело и исчезни наконец с глаз моих долой. От тебя за версту несет формалином и смертью.
Стедман направился к «скорой помощи».
— Хотя нет, подожди еще чуток,— вслед ему прокричал Киндерман.
Стедман обернулся.
Следователь подошел к нему вплотную и тихо пояснил:
— Погоди, пусть сначала уйдет его мать.
Стедман кивнул.
К пристани пришвартовывалась драга. Тотчас с нее спрыгнул полицейский сержант в черной кожаной куртке на меху и подошел к Киндерману. В руках он нес какой-то предмет, завернутый в тряпку. Сержант собрался было заговорить, но Киндерман жестом остановил его.
Сержант непонимающе уставился на следователя, а затем проследил за его взглядом. Киндерман смотрел туда, где Аткинс беседовал с медсестрой и миссис Кинтри. Вот миссис Кинтри кивнула, и обе женщины встали. Киндерман отвел глаза, когда заметил, как мать на мгновение задержала взгляд на прикрытом холстом теле своего сына. Подождав немного, следователь спросил:
— Ну как, они уже ушли?
— Да, садятся в машину,— сообщил Стедман.
— Хорошо.— Киндерман повернулся к полицейскому.— Ну, сержант, валяйте, показывайте.
Сержант молча развернул коричневую ткань и показал то, что в ней находилось: деревянный молоток для отбивания мяса. Сержант держал его очень осторожно, чтобы случайно не коснуться пальцами.
Киндерман взглянул на молоток и объявил:
— У моей жены почти такой же. Для шницелей. Только чуть поменьше.
— Таким пользуются в ресторанах,— заметил Стедман.— Или в столовых на предприятиях. Я сам видел такие на кухне в армии.
Киндерман поднял глаза.
— И такой штуковиной можно все это проделать?
Стедман кивнул.
— Пусть его возьмет Делира,— проинструктировал сержанта Киндерман,-— А я пойду взгляну на старушку.
В сторожке на лодочной станции было тепло. Поленья вспыхивали и потрескивали в огромном камине, выложенном из крупных и округлых серых булыжников, а вдоль стен в специальных отсеках стояли легкие байдарки.
— Пожалуйста, мэм, назовите свое имя.
Старушка сидела у камина на ободранном диване, обитом желтой искусственной кожей. Рядом с ней расположилась сотрудница полиции. Киндерман стоял перед ними, он сопел и комкал поля своей шляпы. Казалось, старая женщина не замечает следователя, ее сосредоточенный взгляд был устремлен Бог знает куда. Киндерман изумленно прищурился. Присев на стул рядом со старушкой, он бережно пристроил шляпу на стопку видавших виды журналов — разорванных, без обложек, забытых здесь, вероятно, во времена оны и сваленных на маленький деревянный столик. Шляпа накрыла древнюю рекламу виски.
— Вы не могли бы назвать свое имя, милая?
Ответа не последовало. Киндерман вопросительно взглянул на сотрудницу полиции. Та кивнула и объяснила:
— Она повторяет это бесконечно, кроме тех моментов, когда мы ее кормили. И даже тогда, когда я причесывала ее,— добавила она.
Киндерман снова взглянул на старушку. Она делала какие-то странные ритмичные движения руками. И вдруг следователь увидел нечто такое, чего раньше почему-то не заметил. На столике рядом с его шляпой лежала маленькая розовая вещица. Киндерман поднял ее и прочитал надпись:
«Болыние Виргинские водопады». Буква «н» оказалась стертой.
— Никак не могу найти вторую,— пояснила сотрудница полиции,— поэтому я не стала закалывать эту и отложила ее.
— А она носит эти заколки?
— Да.
Следователь внутренне напрягся: с одной стороны, это было открытием, а с другой... Заколки приводили его в замешательство. Старушка, несомненно, являлась свидетельницей
