Книга Запах медовых трав - Буй Хиен

Люди обращали к небу жалобы, мольбы, упреки. Орошенные земли на равнине уже почти лишились влаги, а на богарных полях земля начинала трескаться. Скоро даже веревки, которыми обычно подвязывали охапки рисовой рассады и которые теперь валялись на чердаках, наверное, привяжут к черпалкам и нориям. Уже несколько дней по утрам почтенный Тэп листал старинные книги, выбирая день для высадки рисовой рассады, так чтобы он не приходился на День буйвола или День мыши. Но сегодня утром он не притронулся к книгам. Старик все поглаживал свою бороду и поглядывал на небо.

— Первый день месяца солнечный, значит, жаркая погода будет стоять долго.

А Мэн уже несколько дней не разгибая спины работала в поле, подкладывая под каждое растеньице пригоршни удобрений. И словно чтобы разогнать печаль девушки, небо нет-нет да и посылало легкий ветерок, который нежно гладил стебельки риса. Они тихо шелестели, как бы улыбались. Мэн успокаивала себя: «Если такая погода продержится еще дней десять, я могу быть спокойной. И если этот Лонг в день жатвы будет проходить мимо, я стащу его вниз. Пусть только попробует отказаться от своего обещания помочь мне, уж тогда я скажу ему несколько ласковых слов!»

В одиночестве она размышляла о многом. Мэн вспоминала, как учитель когда-то хвалил ее, она думала о предстоящей жатве и о том, как бы все-таки не пришлось перепахивать поле… Кто бы ни прошел мимо, Мэн даже не поднимала головы.

Но когда она вернулась домой, выяснилось, что все ее труды напрасны. Отец починил наконец-то плуг и после ужина стал распределять работу:

— Завтра все пойдете на посадку бобов и закончите ее.

— А вы, отец, что собираетесь делать?

— Я? Я пойду перепахивать то самое поле в семь сао. Что еще остается делать? Рисовая рассада сейчас отменно хороша.

Итак, завтра утром отец перепашет поле! Что же делать? Тхай, подружка, где ты?

* * *

Наступил вечер четырнадцатого дня седьмой луны. Медовые лепешки, слепленные по пару, развешаны на веревке возле стены. Мэн встретили недовольными возгласами:

— Почему опаздываешь? Или к твоим ногам сладкие лепешки прилипли?

— Еще никого нет, а вы говорите, что я опаздываю.

— Ничего себе дисциплинка у членов Союза трудовой молодежи…

Камыш, которым устлан помост, потрескивает под ногами юношей и девушек. Мать Мэн ушла в дом, опустила полог и потушила лампу. Дом освещает лишь свет луны, который, проникая через бамбуковую плетенку, играет на пологе круглыми серебряными бликами.

А снаружи доносятся смех и голоса. Сестрица Ханг, высунув голову из-за своего темно-синего полога, чуть заметно улыбается.

Товарищ Тэн выкрутил оба фитиля керосиновой лампы, но она все равно светит очень тускло. Написав последнюю цифру, Тэн отложил карандаш.

— От нашего селения надо послать одного делегата на собрание молодых активистов уезда. Я сейчас зачитаю, какие требования предъявляются к делегату.

Лонг слушал, укоризненно качая головой.

— Если предъявляются такие требования, то мы никого не сможем послать. В нашем селении такого человека нет…

— Давайте посмотрим внимательнее.

— Тхэн, наш группорг, уже получил решение из уезда.

— Да, все это так, — медленно проговорил чей-то голос.

На мгновение воцарилось молчание. Нян заерзала, оправила платье.

— А если послать Мэн? — спросила она.

Нян была одной из самых старших в группе. Ее поддержали:

— Правильно!

— Пошлем Мэн, не ошибемся.

— Я тоже согласен, но…

Вдруг послышался громкий голос:

— Это еще надо обсудить.

Голос принадлежал Лангу. Нян тотчас же подняла руку и взяла слово:

— Я расскажу об успехах Мэн.

И тут все увидели, как Мэн застучала ладошкой по плечу Нян, останавливая ее. Нян, которую прервали на полуслове, схватила Мэн за руку, двадцать загорелых пальчиков крепко переплелись. Замерцало пламя лампы, задрожали ее отсветы на стене.

Мэн остановила Нян потому, что не хотела, чтобы та рассказывала о ней. То, что сделала Мэн, ничтожно мало для члена Союза трудовой молодежи.

— Не надо, перестань! К чему это, Нян? — говорила Мэн. — Я предлагаю…

Но Нян перебила ее:

— Дай мне высказаться!

Пока они спорили, поднялась Тхай. Девушка, ни у кого не спрашивая разрешения, сказала, перекрывая общий гул своим громким голосом:

— Наша Мэн уже выучилась грамоте, а все равно продолжает учиться. Что же до ее работы во время борьбы с засухой, то я недавно встретила отца Мэн, и он мне сказал: если бы не Мэн, семье пришлось бы совсем плохо в голодные месяцы перед урожаем. Многие последовали ее примеру, и теперь все благодарны нашей Мэн. Разве этого не достаточно, чтобы послать Мэн в уезд на молодежный актив?

— Дайте мне сказать…

— Нет, я еще не кончила, — отвечала Тхай. — А сколько людей не верили Мэн и хотели ее разубедить? Она не поддалась на уговоры. Вспомните, сколько говорилось про нее едких, как уксус, слов, но наша Мэн твердо стояла на своем. Если сравнивать то, что она сделала, с делами всего уезда, то ее заслуга невелика, но если учесть успехи нашего села, то Мэн достойна быть делегатом на активе.

Мать Мэн уже давно лежала в постели и прислушивалась к голосам, доносившимся снаружи. Когда же она услышала заключительную фразу Тэна: «Ну, Мэн, готовься завтра пораньше отправиться в уезд», мать не выдержала и громко сказала:

— Разве можно отпускать девушку одну в уезд к чужим людям? Пусть Тэн идет вместо моей Мэн.

На помосте кто-то сказал:

— Вот видите! И из дому ее не отпускают, как же мы можем посылать Мэн?

Прошло больше двадцати лет с той поры, как мать Мэн выдали замуж, но она еще ни разу не была в уездном центре. Ей казалось, что там все осталось по-прежнему и стоит только девушке с гор появиться в уездном или провинциальном центре, как к ней сейчас же начнут приставать мужчины. Мать не знала еще, что все то, что рождало рознь между людьми гор и жителями долин во времена господства колонизаторов, ушло навсегда, кануло, как говорится, в морскую пучину. Люди гор бывают теперь не только в уездном и провинциальном центре, но даже и в самом Ханое.

Тхай, Тхэн и Нян рассказали обо всем этом старой женщине, и та наконец согласилась отпустите дочь. Собрание продолжалось. А мать Мэн шептала, закрывшись веером из пальмовых листьев:

— Если человек прилежно трудится для своей семьи и своего селения, его приглашают в уезд. Так и должно быть, так велят революция и почтенный Хо Ши