После описанных нами событий король и его советники, участвовавшие в церковном соборе, несколько отвлеклись от решения фламандских проблем. Но, защищая интересы короля в деле об имуществе тамплиеров, Мариньи ни на миг не упускал Фландрию из виду и во время своего кратковременного визита к королю, находившемуся в Маконе,[1243] графу Фландрии был направлен королевский приказ вернуть имущество некоему сеньору, У которого незаконно его конфисковали.[1244] Тем временем, дату вызова Роберта Бетюнского в суд перед королем и пэрами постоянно переносили.
В июне 1312 г. Мариньи последовал за Филиппом Красивым в Париж. Девятнадцатого июля графа Фландрии освободили от штрафа в 60000 ливров, что свидетельствовало о некотором разряжении обстановки. В действительности это была обычная дипломатическая уступка, поскольку еще до 11 июля Роберт Бетюнский согласился с условиями договора, заключенного в Понтуазе, согласно которому к королю отходили Лилль, Дуэ и Бетюн в обмен на его отказ от 10000 парижских ливров ренты – одно из условий, так и не выполненных, Атиского договора.
Мы не станем анализировать здесь прекрасно известный факт «передачи земель Фландрии»,[1245] а зададим себе единственный вопрос: какую роль в заключении одного из самых значительных договоров в истории Франции сыграл Ангерран де Мариньи?
Фанк-Брентано посчитал, что Мариньи являлся автором или, по крайней мере, главным вдохновителем «передачи земель Фландрии», но в подтверждение своему высказыванию не сослался ни на один источник, подразумевая, само собой, что такое активное участие Мариньи в заключении договора было в порядке вещей: поскольку, как предполагал Фанк-Брентано[1246] и как в этом труде показали мы, Ангерран был настоящим министром по делам Фландрии. Вполне возможно, что автор книги «Филипп Красивый во Фландрии» просто перенял ни на чем не основанное предположение Кервина де Леттенхова, по словам которого Мариньи воспользовался тем, что Людовик Неверский находился в плену, чтобы вынудить Роберта Бетюнского уступить французскому королю три города,[1247] что, впрочем, хронологически абсолютно неправдоподобно.
Упоминания об этом мы нашли только в «Больших Французских хрониках»,[1248] где этой теме посвящена единственная фраза, и у Жана де Сен-Виктора, который включил в свою работу более подробный рассказ.[1249] Но об участии Мариньи в переговорах июля 1312 г. свидетельствует произошедший в 1320 г. инцидент, суть которого была изложена Жаном де Сен-Виктором и составителями «Больших Французских хроник»: Мариньи якобы дал графу «надежду на то, что он будет ходатайствовать перед королем о том чтобы он вскоре вернул ему своей особенной милостью» три потерянных города.[1250] По крайней мере, именно это утверждал Роберт Бетюнский в 1320 г., заявив, что он подписал договор от 11 июля 1312 г. лишь на этом условии и что Мариньи обманул его, «подписав документы без упоминания об этой милости, и король оставил у себя эти города как свои собственные».[1251] Именно поэтому, по рассказу Жана де Сен-Виктора, граф сказал, что ратифицирует договор только после того, как эти три города будут ему возвращены.
Это кажется нам более вероятным, чем рассказ как таковой, включенный в описание этого происшествия. На деле, граф сознательно выдвинул против Ангеррана лживое обвинение в мошенничестве: он прекрасно знал, что в договоре от 11 июля 1312 г., от которого он в ближайшее время отказался, составив специальную грамоту, но позже не упомянул об этом отказе, впрочем, формальном.[1252] Но даже не отказываясь, граф 25 декабря 1313 г. утратил бы свое право на города, поскольку так и не выплатил штраф, наложенный на него Понтуазским договором. Следовательно, в недобросовестности графа не осталось сомнений. И в качестве поручителя за свои слова он выбрал того, кто уже не мог ему противоречить: он сослался на обещание Мариньи, который умер пять лет тому назад. Если Людовик Неверский выдвинул обвинение против Ногаре, поскольку оно звучало правдоподобно и за пределами государства, Роберт Бетюнский обвинил Мариньи, так как это никого не могло удивить:[1253] здравствовавшие враги Ангеррана с радостью засвидетельствовали бы его двуличие; более того, при дворе всем было известно, что автором договора 1312 г. был Мариньи. В другой ситуации Роберт Бетюнский не осмелился бы предпринять подобных действий. Обещание Мариньи сделать все возможное, чтобы вернуть графу его города, само собой, выдумал сам граф, так как подписанные им 13 июля 1312 г. бумаги не оставляли ему никакой надежды. В любом случае, мы абсолютно уверены в том, что такая выгодная для французского монарха сделка, как Понтуазский договор, была делом рук Мариньи.
