Очень кстати, шутливо подумал он. Шутить, смеяться над собой надо было во что бы то ни стало, чтобы не свихнуться.
И он опять полез в вентиляционную трубу.
Вырывая страницы по возрастающим номерам, он отмечал свое продвижение по галереям, полный решимости на этот раз обследовать их все, не рискуя заблудиться.
Поднялся ветер.
Раскачивались и хлопали ванты в порту Киллмора.
Мари стояла на набережной у причала, где еще накануне покачивалась яхта Кристиана.
Она была погружена в свои мысли, когда ее окликнул владелец соседнего судна:
— Я узнал вас… Ваше лицо вырезано на носу яхты, нет?
Она неохотно согласилась.
— Нехорошо получилось… — проворчал тот.
Мари вздрогнула и резко задала вопрос. Тогда он понял, что она совсем не в курсе, и, подыскивая слова, поведал ей, что яхта затонула прошлой ночью.
Сердце ее покатилось вниз. Но все в ней противилось сказанному.
— Это невозможно. Кристиан — один из самых лучших моряков в мире!
Мужчина вздохнул.
— Эрик Табарли тоже был таким…
— Но море вчера было спокойно, и ночь звездная!
Владелец парусника сделал уклончивый жест.
— Не знаю, как это случилось. Обломки видели с одного рыболовного судна, в открытом море…
Запинаясь, она опять побормотала, что такого не может быть, и быстро ушла. Зазвонил ее мобильник. Лукас. Она не ответила.
В пароходстве, увы, подтвердили плохую весть. Спасательные катера с рассвета рыскали в том месте, но из-за ухудшения погодных условий прекратили поиски.
— Очень уж сильное течение в секторе, где затонула шхуна. Почти нет шансов найти ее…
Мари долго стояла на конце мола, устремив глаза в безбрежную морскую даль, не замечая начавшегося дождя. Дождевые капли смешивались со слезами, стекающими по ее щекам.
О, как сожалела она о том, что велела ему уехать. И как же досадовала на него за то, что он ее послушался.
Мобильник снова зазвонил — Лукас был нетерпелив.
Она глубоко вздохнула, нажала кнопку и коротко сказала, что сейчас приедет.
Согласно инструкциям Мари Броди продолжал копаться в жизни сестер монастыря.
— Он узнал, что после смерти Жака Рейно именно его сестра Тереза — мать Клеманс, если вам угодно, — унаследовала фамильное состояние, — подвел итог Ангус. — Так себе, пустячок… Какая-то сотня миллионов франков в золотых слитках.
Мари вскочила. Сто миллионов франков в золоте, в 1968 году…
— Это тебе ничего не напоминает? — спросила она Лукаса.
Ответом ей было легкое поднятие бровей.
— Что именно?
«Да, что именно!» — чуть не закричала она, пораженная тем, что он мог позабыть то, что легло в основание дела на Лендсене. Но продолжала:
— Девичья фамилия матери Терезы и Жака Рейно, случайно, не Хостье?
Ангус подтвердил, но тут же спросил:
— Я что-то прозевал?
— Ограбление банка Хостье в мае 1968 года. Сто миллионов франков в золотых слитках. Удирая с этой добычей, Мэри Салливан и ее братья потерпели кораблекрушение близ Лендсена.
— Черт побери! — гневно возмутился ирландец.
Он повернул голову на сухой шелестящий звук. Лукас смял свой картонный стаканчик для кофе и бросил его в корзину для мусора. Он был мертвенно бледен.
— Как я мог позабыть об этом?
Ответ был только один, и Мари отложила его на потом. И не только потому, что она ухватилась за кончик ниточки и хотела распутать клубок.
— Не случайно они обчистили этот банк, а не другой. Они знали, что найдут в его сейфах. Была информация…
— От кого? — нахмурился Ангус.
— Мэри. Думаю, она уже была беременной, когда отец заточил ее в монастырь, в то время когда она собиралась убежать с Райаном.
По мере рассуждения все становилось на свои места в новом свете.
— Именно там она познакомилась с маленьким Пьером. Лишенный материнской любви, мальчик привязался к ней. Возможно, поэтому она дала ему прядь своих волос, прежде чем сбежать…
Вывод напрашивался сам: мать Клеманс лгала. И ей было известно еще многое, о чем она предпочитала молчать.
— Я должен пойти туда, — сказал Лукас.
— Допрашивать ее? Мы пойдем вместе.
Он как-то странно взглянул на нее.
— Разве ты забыла, что тело моей матери увозят на пароме меньше чем через час?
Она прикусила губу.
— Нет, конечно, нет, — не совсем чистосердечно призналась она. — Я имела в виду, что мы пойдем туда после.
— Я все-таки решил сопровождать отца. Не могу оставить его одного в этой печальной поездке. Вернусь с первым же паромом.
Зеленые глаза потемнели, предвещая бурю. Ангус спросил себя, не пора ли пойти разузнать о результатах розыска Эдварда Салливана, и тихонечко удалился.
— Можно было и поговорить… — пробормотала Мари.
— Не думаю, чтобы ты возражала.
— Да не об этом речь, а…
— Извини, но у меня действительно нет времени выслушивать твои упреки.
Тон был резкий.
Лукас взял свою куртку, добавив, что должен зайти за отцом, и уже выходил, когда она его окликнула. Ее глаза сверкали от смеси горя и гнева.
— Согласна, я позабыла время отплытия парома, но это не причина, чтобы так со мной обращаться.
Черты Лукаса разгладились.
— Я что-то совсем запутался. Жаль. Но мне и вправду надо уехать.
— Разумеется. Я поеду с тобой во Францию и…
— Ты совсем не обязана.
— При чем здесь обязательства? Я хочу быть с тобой, вот и все.
— А если мне хочется побыть одному… Ты можешь это понять, нет?
Нет, она не понимала. Но ей не хотелось обострений, и она согласилась.
— Я вернусь завтра утром. Обещай мне не ходить к Клеманс.
Она не поверила своим ушам. Лукас, опытный полицейский, просит ее отложить допрос, который может оказаться решающим?
— Речь идет о моем близнеце, Мари. О моей жизни. Я хочу быть там.
Она увидела его почти умоляющее лицо, почти страдальческое.
И дала согласие.
Губы Лукаса коснулись ее губ. Они были холодными.
«Поцелуй Иуды», — с дрожью подумала она, глядя, как он удаляется.
Автоматические двери сдвинулись за ним.
А глаза Мари уже устремились к мусорной корзине, куда Лукас недавно бросил смятый стаканчик.
