– Ха-ха-ха!
– Ну, перестаньте Вы, в самом деле, такие вещи говорить! – смутился начальник. – Тут Эмма Сергеевна всё-таки сидит, женщина какая-никакая.
– Да Эмма ко всему уже привычна! Нет, правда, все эти политические козни и интриги вообще напоминают какие-то хитрые бабьи сплетни. А какой нормальный мужик захочет в них участвовать? И вроде как даже упрекают людей, когда они не хотят участвовать в «политической жизни» страны. А на самом-то деле они банально не хотят сидеть на лавке у подъезда и судачить о такой вот убогой «политике», которая политикой на самом деле не является. Политика – это хозяйствование в государстве. Как хозяйствование в семье, на предприятии, в городе. Вот про некую семью можно сказать: «У них там есть разумная глава, всегда есть вода и мыло – такая у них политика». А про другую семью скажут: «Там у них на роль главы семьи выбрали алкаша, он уже последнее из дома вынес, всё пропил, семью разорил, детей без копейки оставил». То есть в одной семье такая политика, в другой – другая. Или ещё говорят: «У них на предприятии всё распродано, зарплату выдают водкой, работники спиваются и уже не в состоянии проанализировать своё гибельное положение» – это тоже политика, но разрушительная. Но политика. Политика сама по себе – это такое явление, о котором и говорить-то нечего. В одном государстве политика такова, что каждый гражданин становится ухоженным и образованным, а в другом из людей политика скотов делает. Я не понимаю разговоров о политике, потому что о ней говорить – это всё равно что танцевать об архитектуре или рисовать о музыке. В одном доме есть вода и мыло, а в другом всё пропито – и о чём тут говорить? Какая разница, что у них какой-то политический блок на три новые партии разделился, и каждая себе гимн и флаг придумала – мыла-то всё равно нет. О власти, как и о любви, говорить нет смысла – о ней всё сказано. Людишки какие-то наняты, назначены на посты, но… власти-то нет как таковой. В стране преступность, безработица, алкоголизм, а «власть» на любые вопли ужаса заявляет, что это всё, мол, патерналистские настроения, глупая вера забитого народа, что вот придёт батька, надаёт виноватым подзатыльников, поставит их в угол и наступит разумный порядок в жизни. Дескать, налаживайте свою жизнь сами. Люди начинают сами бороться с преступностью, какой-то парень убивает педофила, который приставал к его ребёнку, его сажают за это в тюрьму: нельзя, мол, так с педофилами-то. Люди начинают бороться с наркомафией своими силами, уж как умеют. И вскоре их тоже привлекают к уголовной ответственности, так как люди эти вышли… на «милицейский след» в сбыте и обороте наркоты. Но вменить им это в вину не додумается даже самый смелый суд в мире, поэтому обходятся другими статьями о «нарушении прав» наркомана, который норовит любому череп проломить в поисках дозы, но его нельзя привязывать к кровати, оказывается. А власть тем временем становится миллиардером, так как за своё бездействие получает очень хорошие барыши.
– Подозреваю, что нас рабочие тоже считают властью, – совсем затревожился начальник Завода, – которая ни черта не делает. Заседаем тут на планёрках, три десятка бездельников…
– Ха, я гляжу, вы народ наш совсем не знаете! – удивился начальник капремонта. – Все давно прекрасно знают, что никакая мы тут не власть. Что Заводом владеют совсем другие господа, которые преимущественно живут за границей. И господа эти могут в любой момент Завод ликвидировать – смотря какая блоха их в задницу укусит. Мы наёмные специалисты по ведению дел в чужих владениях, где мы ничего по большому счёту изменить не можем. Нам милостиво разрешено пока тут работать «на благо капиталиста», но, как и любого рядового работягу, нас могут в любой момент турнуть. Мы эти самые «какие-никакие» руководители. Мы вроде руководим, но ничего не можем. Вот не присылают сталь, из Управы приходит приказ останавливать цеха, сокращать рабочих. И мы видим, что это откровенное вредительство и даже разбой, но ничего не можем сделать! Точно так же, как наши политики, которые сначала обещают засыпать лужу перед домом, чтобы пролезть во власть и сделаться не способным выполнить даже такой пустяк.
– Ха-ха-ха! Депутат не может засыпать лужу – курам на смех! Что же он тогда может? Зачем он вообще тогда нужен?
– Тем не менее его выбирают снова и снова, и содержат всей страной который уж год. А лужу засыпают сами избиратели подручными средствами, чтобы не отвлекать государственного человека по пустякам.
Они бы так ещё долго проговорили, но тут дверь в зал, где проходили еженедельные планёрки руководства Завода, осторожно открылась, и из-за неё просунулась голова нашей Лизы, которую как «самую смелую» сотрудники послали узнать: живы ли там наши начальники, и чего это они так долго заседают уже третий час, когда обычно планёрки эти длятся от сотворения мира не более получаса. Участники заседания сами были шокированы, что время так быстро пролетело, и каждый заспешил на свои места.
– Мои-то там, наверно, уже все передрались из-за своих кандидатов! – нервничал начальник аккумуляторного отделения.
– А мои, должно быть, уж дошли до обсуждения урегулирования вооружённого конфликта в Сирии, – всё шутил начальник цеха капитального ремонта.
– Вот видите, – радовался подтверждению своей гипотезы старший нормировщик. – Я ж говорил, говорил, что это ваша политика – такая зараза, что стоит о ней только заикнуться, как понесёт людей болтать невесть о чём часами!
– Ага, ты ещё за сегодняшний день вычти с нас со всех эти три часа простоя, – посмеивались начальники.
– Нет, я настоятельно предлагаю ввести подписку о запрете политической болтовни на рабочих местах! – обращался старший нормировщик к начальнику Завода.
– Выборы через неделю, пять дней осталось потерпеть, – устало отмахивался тот. – Больше волокиты разведём, пока будем каждого вылавливать и брать подписку. Да и не будет никто её соблюдать…
– По нарушителям ударим рублём! А, Наум Сулейманович?
– Гляди, Аркадий, как бы по нам чем не ударили. И уверяю, это не рубль будет, а лом. Дошутимся ведь.
– Ну вот, ещё не хватало перед выборами у людей последние копейки отнимать! – возмутился начальник Завода. – И кто всё это контролировать будет? Вы же не станете за каждым следить: кто, что и сколько говорит, а ваших засланных они самих заболтают. Неделя же осталась! Может, переживём как-нибудь, а?
– Переживём…
Идёт последняя неделя перед выборами, когда страсти разгораются нешуточные. Концентрация пропаганды достигает такого предела, что нет никакой возможности от неё спрятаться. Как реакция на неё, в массах появляется некое отупение и равнодушие к любым «сенсациям» и «эксклюзивным интервью». Кажется, если кто из кандидатов прокатится на летающей тарелке, чтоб хоть как-то взбодрить вымирающих избирателей, никто не обратит внимания. Кандидаты в свою очередь не хотят этого замечать и продолжают в том же духе. Речи политиков на митингах, съездах, собраниях, конференциях сменяются ответными диспутами, дискуссиями, дебатами, прениями, спорами, доказательствами и опровержениями, полемикой внутри партий и вне. Все виды риторических атак подкрепляются регулярной пропагандой и агитацией в прессе, по радио, телевидению, в Интернете. Повсюду статьи, книги с автографами, книги без автографов, автографы без книг. Идёт демонстрация находчивости, сообразительности, остроумия и быстроты реакции в полемике. Ещё назойливей звучат обещания, посулы, проповеди, предсказания, склонение людей к вере чему-то, кому-то, во что-то и зачем-то. Но постепенно о себе даёт знать усталость, и высокая риторика переходит в перебранки, конфликты и скандалы на уровне бытовых драк. Призывы переходят в приказы, уговоры – в угрозы.
