«А ведь этот человек уже наверняка примеряет на себя эполеты военного диктатора Украины!», — подумал Ярчук, и слегка приподнявшись для приветствия, тотчас же опустился в кресло.
— Главнокомандующий Сухопутными войсками СССР, генерал армии Банников, — хрипловато представился ворвавшийся.
— Вижу, товарищ главком, вижу…
Они прекрасно были знакомы. Но если генерал решил представиться по всей форме, соблюдая протокол, это его личное дело. Так даже лучше. Тогда и разговор пойдет сугубо официальный.
— Довожу до вашего сведения, что прибыл в Киев, как уполномоченный представитель Госкомитета по чрезвычайному положению.
Вслед за Банниковым мимо помощника Предверхсовета в кабинет прорвались еще два генерала, которые представляться уже не решились; остальные военные остались в приемной. Одного из них Ярчук знал, это был командующий Киевским военным округом генерал-полковник Череватов. Второй, генерал-майор, очевидно, и был тем самым членом Военсовета округа.
— Уполномоченный — так уполномоченный, — саркастически улыбаясь, по-украински произнес Ярчук. И, переходя на русский, добавил: — А коль вы — уполномоченный, и уже прибыли, тогда садитесь, говорите, а мы будем внимательно слушать. Хотелось бы услышать, с чем вы к нам пожаловали.
Прежде чем опуститься в кресло у стола спикера парламента, главком вопросительно взглянул сначала на вице-премьера, а затем на первого секретаря ЦК, и Ярчук самодовольно отметил, что расчет его оказался верным. В эти минуты главком мучительно решает для себя, что означает присутствие этих чиновников. Как они настроены? А поскольку эти двое высших гражданских лиц республики вошли первыми и успели обменяться мнениями с Ярчуком, то неизвестно, к какому решению они все вместе пришли по отношению к ГКЧП.
— Леонид Михайлович, я уполномочен заявить, что с сегодняшнего дня вся власть в стране перешла к Государственному комитету по чрезвычайному положению, — почти после каждого слова Банников резко вонзался указательным пальцем в коричневатую полировку стола. Ох, уж эта привычка вещать; не говорить, а именно вещать, причем в приказно-директивных тонах.
— Ну, о том, что гэкачеписты так заявили, мы знаем, — невозмутимо уведомил его Ярчук. Но при этом одну руку положил на «Конституцию УРСР», а другую — на брошюру «Закона СССР…», в котором четко было расписано, кто, на основании чего и в каких ситуациях имел право вводить чрезвычайное положение в Союзе, в том числе и в Украине. — Однако попрос в том, кто, по каким законам и какой Конституции давал им это право? Вы можете назвать мне эти законы? Или, может, соответствующую статью Конституции?
— Причем здесь статьи? — мрачно проворчал генерал. — Законы — это хорошо, но мы исходим из реальной ситуации.
— Вы — из реальной, а мы из какой? Что в Украине происходит такого, чтобы возникла необходимость вводить здесь чрезвычайное положение?
— Сейчас не время дискутировать, Леонид Михайлович. И не для того я прибыл сюда…
Однако Ярчук не зря в течение многих лет определял каноны идеологической работы в республике. Он прекрасно владел основами полемики и неплохо улавливал психологические нюансы в поведении собеседника.
— Нет, вы все же объясните, — упорно дожимал он не склонного к полемикам и юридическим диспутам генерала, — какими такими статьями Основного Закона вы руководствовались, отстраняя от власти законно избранного Президента Союза; или создавая свой, этот, как его там? — вновь пощелкал он пальцами, обращаясь к вице-премьеру…
— Госкомитет по чрезвычайному положению…— услужливо подсказал тот.
— Вот я и говорю, — почти брезгливо поморщился Ярчук и каждый звук аббревиатуры стал произносить отдельно, причем разделяя саму аббревиатуру на две части — этот ваш Гэ Ка… Чэ Пэ. — А главное, назовите мне те статьи, которые позволили бы вам объявлять это ваше чрезвычайное положение в суверенной Украине.
В кабинете воцарилось напряженное молчание.
— Но вы же понимаете, что только введение чрезвычайного положения способно спасти от окончательного развала страну, армию, социалистический строй. — Рыхловатое, изрезанное продольными сабельными морщинами лицо главкома покрылось налетом суровости, взгляд стал еще более жестким, а кончик мясистого носа предательски побагровел.
Знал ли этот генерал, что в лице его просматривалось уже нечто гипертонически-отставное, совершенно неприличествующее действующему армейскому генералу? И что напускная суровость лишь усугубляла проявление этой «отставнической» гипертонии, а багровость выдавала в нем человека, давно распрощавшегося с тем возрастом, когда к медикам можно было входить без дрожи в коленках, не опасаясь, что вдруг возьмут и спишут?!
— В Украине причин для введения чрезвычайного положения нет. Если у вас, в Москве, такие причины появились, то это дело российского правительства и президента Российской Федерации. Но никак не этого, как его там… — вновь последовало вальяжное пощелкивание пальцами.
— …ГКЧП, — с явным осуждением в голосе подсказал на сей раз Журенко, прекрасно уловивший театральность такого поведения Предверхсовета.
Тем не менее Ярчук даже не взглянул в его сторону.
— Ну что касается российского Президента и правительства, то это — разговор особый, — нервно повел подбородком Банников.
— Почему же «особый»? Такой же, как и относительно Украины. К слову, только что мне звонил Президент России Борис Елагин.
— Уже звонил?! — насторожился Банников. — Что, действительно?
— Так вот, он как Президент Российской Федерации, официально заявил, что руководство республики никакое там, это ваше, как его там… ну да, — обратился на сей раз к промолчавшему вице-премьеру, — я и говорю: Гэ Ка… Чэ Пэ, — не признает. Чрезвычайное положение в республике не вводится, а государственным органам отдан приказ постановления этого вашего Гэ Ка… Чэ Пэ не выполнять. Затронул он и вопрос отстранения от власти Президента Союза. Эти ваши действия он считает государственным переворотом, точнее, путчем, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Елагин так и заявил, — вновь обратился Ярчук к вице-премьеру, указывая на него рукой, словно тот являлся свидетелем их разговора, — «Это — путч! А с путчистами мы разберемся быстро и жестко!»
— Но это говорил всего лишь руководитель Российской Федерации, — слегка дрогнувшим голосом парировал Банников. — И мы, центральные власти, очень скоро заставим его изменить свое мнение о ГКЧП. Тем более что речь идет не только о России. Стоит вопрос о сохранении всего нашего Советского Союза. Поэтому советую вам занять правильную позицию в этом вопросе. Лично вам, товарищи Ярчук, и Верховному Совету в целом.
— А мы тилькы так, мы завжды займаемо тилькы правыльну позыцию, — неожиданно перешел Ярчук на украинский язык. — У нас по-иншому нэ бувае и буты нэ можэ[20].
