— Там похоронен Шэп. Она говорит, что непременно должна его навестить. Я ее понимаю. Видите ли, мы никогда не навещали его могилу. Но она говорит, что хочет отправиться туда одна. А что будет потом — на эту тему она упорно отказывается говорить.
— Понятно, — вздохнул Мейсон, пытаясь не выдать тревогу в голосе.
— Она попросила меня сказать вам, что готова забрать вещи Дэниэла, если он до сих пор не имеет ничего против. Насколько мне известно, речь идет о каких-то рисунках.
— Да-да, он много рисовал.
— И еще, насколько мне известно, она хочет присутствовать при казни. Говорит, что тем самым способна сделать для Роббина хоть что-то. Когда вы за мной заехали, она как раз заполняла бланк заявления.
Мейсон сложил руки перед лицом. Как ни странно, он впервые не ощутил при этом никакого стыда по поводу своего физического недостатка.
— Да, такую женщину, как ваша мать, надо еще поискать.
— Верно, но, боже мой, я почти уверена, что ей этого не выдержать. Да вы сами знаете. Пусть сейчас все чинно и чисто, как в больнице, но ведь это все равно казнь. — Блисс на мгновение умолкла. — Послушайте, прошу вас. Я понимаю, что в ваших глазах наверняка похожа на ненормальную, из тех, что выступают за отмену смертной казни.
— Вы похожи на ту, кто любит собственную мать. — Мейсон взял из вазы мандарин и несколько мгновений рассматривал кожуру.
— Кто это? — Взгляд Блисс упал на фото молоденькой девушки.
— Моя дочь. Латиша.
— Та же самая, что и на портрете в вашем кабинете?
— Да. Сейчас ей шестнадцать. Она живет с матерью в Чикаго.
Блисс слегка наклонила голову. В глазах ее читался вопрос.
— Пять лет. Последний раз я видел ее пять лет назад. — Мейсон надавил большим пальцем на оранжевую кожуру мандарина, и воздух тотчас наполнился ароматом цитрусовых. — Я планирую в самое ближайшее время съездить ее навестить.
— Хотите взять отпуск?
— Что-то вроде того.
Мейсон набрал полную грудь воздуха и поведал Блисс о разговоре с генпрокурором. Рассказал про бейсбольный мяч и про вазу с наручниками.
— Так или иначе, но мы с ним резко расходимся во взглядах относительно того, как следует управлять тюрьмой.
— Он вас уволил? — Блисс была ошарашена.
Мейсон принялся бережно снимать с мандарина кожуру, чтобы не повредить сами дольки, — примерно так же, как снимают белок яйца, чтобы желток остался цел. Пустую кожуру он отложил в сторону, а сам осторожными движениями начал снимать волокна.
— В некотором роде. Кто его знает, может, мне и впрямь пора поменять место работы?
Блисс прищурилась, размышляя над тем, что только что услышала. Посидев немного в задумчивости, она подняла глаза:
— Я понимаю. Начальство было против… оно не хотело, чтобы мы навестили Роббина? — спросила она и хлопнула ладонями по столу. — Вот сукин сын. Они ответили вам отказом, я правильно вас поняла? Господи, почему вы нам сразу не сказали?
Блисс встала и подошла к комоду. На ней были черные джинсы и мягкий зеленый пуловер цвета молодой травы.
— Черт, бросал мячи, говорите. Теперь мне все понятно. Вы играли не по их правилам, и теперь они решили дать вам пинка. Вот гады!
Гораций встал, потянулся и соскочил с комода.
— Боже, знали бы вы, как я ненавижу этих политиканов! Кстати, а откуда им стало известно? — Она поднесла пальцы к губам. — Стойте. Кажется, я догадываюсь. Это тот самый тип, который досматривал нас. Такой противный гаденыш. Все эти его вопросы и улыбочки, когда мы сказали ему, к кому, собственно, приехали. Стукач. Это он донес прокурору. Готова спорить на что угодно. Он позвонил, как только мы от него вышли. Черт, ну как мне сразу в голову не пришло.
Она вновь опустилась на стул и побарабанила пальцами по столешнице. Мейсон вернулся к своему мандарину. Идеально очищенный фрукт — своего рода произведение искусства. Очищенный от кожуры и волокон мандарин — это сочный оранжевый шарик. Чтобы добиться результата, иногда требуется минут пять. А взять гранат? Чего стоит вытащить каждое зернышко из его углубления? Это было одно из его любимых занятий, оно помогало ему на короткое время отрешиться от других забот, таких как его собственная отставка или казнь Роббина. Даже от Блисс и ее задумчивых глаз, взгляд которых накатывал на него подобно морскому прибою.
Блисс наклонилась и взяла его за запястье:
— Тогда почему вы нас впустили? Вы могли бы этого не делать, и вы сами это знаете. Вы имели полное право ответить нам отказом. Боже, начнем с того, что вы вообще могли не поднимать трубку, когда вам позвонила моя мать!
Мейсон взял мандарин и посмотрел ей в глаза:
— Вы так считаете?
— Что вы хотите этим сказать?
— Истории, кажется, вы так тогда выразились. Что у нас у каждого свои истории.
Было видно, что она разочарована его ответом.
— И?..
Блисс посмотрела на него пронзительным взглядом адвоката:
— Так почему бы вам не подать в отставку прямо сейчас? Послать вашего босса к чертовой матери, и пусть он сам возьмет на себя грязную работу.
Мейсон покачал головой.
— Но как вы будете жить? — Она отпустила его руку. Диск закончился, и теперь обоих окружала тишина, которую нарушало только пощелкивание радиаторов и где рядом громко мурлыкал кот.
Все его тело ныло. «Боже, как я хочу эту женщину», — подумал Мейсон. Нет, он хотел ее не просто физически, он хотел проникнуть только в нее, но и в ее душу — проникнуть глубоко, как не проникал никогда в жизни. Было в ней что-то такое, что будоражило его.
— Я за всю свою жизнь не сделал ничего даже близко похожего на то, что сделала ваша мать.
Блисс слегка растерялась, услышав такое заявление.
— Простить. — Он посмотрел на мандарин у себя на ладони. — Думаю, лично мне было такое не по силам.
— Не всем быть святыми.
Он поднял на нее глаза:
— Верно, но пример вашей матери заставил меня задуматься о том, что все мы можем быть гораздо счастливее.
Ему было видно, как на шее у Блисс пульсирует жилка — тонкий путепровод, по которому к ее сердцу и к ее мозгу поступали кровь и кислород. Так близко к поверхности, так уязвимо.
— Вы должны знать, что если вы с матерью решите присутствовать на казни, то в процедуру будет внесено одно изменение.
— Что именно?
— Гефке, генеральный прокурор, поставил во главе команды исполнителей казни другого человека — на тот случай, если вы все-таки решите присутствовать.
— И кто он такой?
— Тот самый. — Мейсон осторожно снял с мандарина последнее волокно. — Тот самый, которого вы только что назвали мерзким гаденышем.
