— Я решила испытать действие напитка, который мы выкрали у Нотрдама, — сказала она, изо всех сил стараясь скрыть охвативший ее гнев. — Симеони говорил, что он не опасен, если его как следует развести. Я собираюсь выпить хотя бы один глоток.
И она поставила склянку на маленький колченогий столик, прислоненный к стене.
Джелидо, погруженный в свои мысли, ухмыльнулся.
— Думаете, он поможет вам избавиться от боли в суставах? Ошибаетесь, — Он встал и подошел к окну. Висевший над Миланом летний зной вызывал обильный пот. — Не советую вам пить это снадобье, — сказал он, отвлекшись на миг от своих политических комбинаций. — Симеони тоже не знал ни нужных доз, ни какой жидкостью его следует разбавлять. Вы бы для начала попробовали его на нем или на вашей потаскушке дочери.
— Может быть, дозы указаны в рукописи, которой мы завладели. Вам удалось ее расшифровать?
— Ни одного слова. Я отдал рукопись Карнесекки, и тот увез ее в Венецию. Там он сможет ее спокойно изучить и получить консультации экспертов.
Джелидо пожал плечами.
— Послушайте, мне нет никакого дела до вашего магического зелья. Сейчас надо думать о другом. Мы вынуждены ютиться в этой лачуге, без средств к существованию и без связей, и все двери в Милане закрываются перед нашим носом. Здесь партия гугенотов сжалась до размеров кучки несчастных, живущих в постоянном страхе перед инквизицией. И как назло, новый Папа — не кто иной, как главный инквизитор Рима. Не хотелось бы мне, чтобы правитель арестовал меня, чтобы угодить Папе, а вас — чтобы угодить герцогу Козимо.
— Теперь Козимо — великий герцог. После победы над французами могущество дома Медичи возрастает.
Говоря все это, Катерина выверяла в деталях свой план, прикидывая, сработает он или нет.
— Именно поэтому нам остается одно: пренебречь приказом Торнабуони и пересечь Альпы. Только в Женеве мы будем свободны и в безопасности.
Катерина вспомнила о Серве, и горе захлестнуло ее. Но поддаваться было нельзя: настал час мести. В который уже раз она сдержала слезы и попыталась улыбнуться, изобразив на лице саркастическую гримасу.
— Вы правы. Когда думаете выехать?
— Не позже чем сегодня вечером.
В тяжелой монашеской рясе Пьетро Джелидо постоянно потел. Глаза его остановились на графине с вином и бокалах, стоявших на тумбочке у кровати.
— Вино охлаждено?
— Не очень. Но больше выпить нечего.
— Налейте мне чуть-чуть.
Катерина плеснула в бокал немного ароматной жидкости, протянула его монаху, а сама отошла к столу, нарочито равнодушно разглядывая склянку со снадобьем Нотрдама.
Монах выпил вино.
— Слишком крепкое, — сказал он. — Я бы предпочел что-нибудь полегче и не такое ароматное.
Вдруг он метнул на Катерину подозрительный взгляд.
— Будьте любезны, моя милая, отойдите-ка от стола. Вы стоите слишком близко к напитку Нотрдама, и мне бы не хотелось, чтобы вы плеснули мне зелья в следующий бокал.
Герцогиня сильно вздрогнула, сердце ее бешено забилось.
— Как вы могли такое подумать? Я никогда этого не сделаю.
— Еще как сделаете. Прошу вас отойти от стола: в мои планы не входит продолжить банкет с зельем в желудке.
— Но ведь это не яд!
— Симеони говорил, что в определенных дозах — яд. Белена вообще смертельно ядовитое растение. Так что достаточно добавить в бокал с вином совсем чуть-чуть — и результат сомнению не подлежит.
Пьетро Джелидо невесело рассмеялся.
— Дражайшая герцогиня, пока вы были еще молоды, такие шутки были бы вам к лицу, но теперь они плохо удаются, особенно с такими, как я. Отойдите от стола.
Опустив голову, Катерина повиновалась. Джелидо, поставив бокал на тумбочку, подошел к столу и схватил склянку.
— Теперь она будет у меня, — заявил он с торжеством и тут же начал бледнеть, — Но она почти пуста… — пробормотал он.
Теперь пришла очередь Катерины залиться смехом. Ее вдруг охватило веселое опьянение.
— Конечно! Все остальное — в вине, которое вы выпили! И было там еще до того, как вы вошли!
Она внезапно замолчала, и смеющиеся губы сложились в сардоническую усмешку.
— Я подумала, что вы попросите пить: ведь нынче такая жара. Не гневайтесь: я всего лишь хотела испытать на вас передозировку белены. Еще немного — и появятся первые признаки.
— Шлюха проклятая! — взревел Пьетро Джелидо.
Уронив склянку на стол, он бросился к стене и в бешенстве схватил шпагу.
— Сейчас ты увидишь…
Внезапно взгляд его помутился, шпага со звоном выпала из рук, и он схватился руками за виски.
— Голова!.. Что со мной?
В победной эйфории Катерина стояла перед ним, уперев руки в бока.
— Интересно… Сначала тяжелеет голова. Именно это с вами и происходит, а? Потом начинает скручивать внутренности. Потерпите, это вопрос нескольких мгновений…
Пьетро Джелидо закричал, согнувшись пополам и схватившись за живот:
— Горю! Горю!
Звериный вой вырывался из его глотки.
Катерина кивнула.
— Не сомневаюсь. Вы сейчас испытываете то же, что испытывал Мишель на костре. Ему, правда, было больнее, но зато ваши муки будут дольше.
Джелидо начало рвать. Желтоватые потоки потекли по подбородку. Он рухнул на пол и корчился там, катаясь в луже собственной блевотины. Между приступами он хрипло выкрикивал:
— Ведьма! Ведьма!
— Вот, вот, отведите душу! — подзуживала Катерина, придя в благодушное настроение. — Будь вы на костре, когда дрова начинают разгораться, вы орали бы точно так же. Представьте, что я Кальвин и, скрестив руки, наблюдаю за вашими мучениями. Что бы вы мне сказали?
Ответить Пьетро Джелидо не удалось. Рвота прекратилась, и теперь изо рта обильно побежала слюна. Мокрые пятна на одежде говорили о том, что он обмочился. Глаза настолько выкатились из орбит, что казалось, вот-вот выпадут.
Катерина пододвинула себе стул и поудобнее уселась как раз напротив агонизирующего монаха. Его же мучила не столько боль, сколько страх. Герцогиня это заметила и тут же прокомментировала:
— Я полагаю, вы испытываете сейчас магическое действие напитка, только в тысячу раз усиленное. Кто знает, в каких мирах вы сейчас находитесь… Судя по вашему взгляду, они не очень-то гостеприимны. У вас есть редкостная привилегия посетить ад раньше смерти. Это уже происходило со святой Бригитой Шведской и еще с несколькими избранными. Но они только видели ад со стороны, вы же его испытываете на собственной шкуре.
Продолжая корчиться, Пьетро Джелидо на миг обрел ясность рассудка.
