знаю, что у нас с тобой схожие интересы, а такая возможность выпадает раз в жизни, – подает голос старейшина Альбрехт.
Клири отвечает не сразу, комкая скотч в руках и обводя взглядом комнату.
– Ты о том, что для связывания нужны трое, и ты решил, что я подхожу лучше всего?
Старейшина Альбрехт чуть прищуривается.
– И это тоже.
При слове связывание по моему позвоночнику бегут мурашки. Я внимательно оглядываю комнату, пытаясь хоть что-то понять. Из мебели здесь только кресла, обитые зеленым бархатом; осматриваю стены и пол и лишь тогда замечаю руны, вырезанные на полу. Они образуют большой круг там, куда меня бросили, когда принесли сюда. О том, что это значит, я не имею ни малейшего понятия, но судя по тому, что только что было сказано, они либо свяжут меня с собой, либо свяжут мою магию, – ни того ни другого я не допущу.
Мои руки теперь свободны, и никто больше не держит нож у горла Сабина. Если действовать, то лучше сейчас, пока не пришли остальные старейшины, ведь тогда враждебной магии станет больше.
Собираюсь активировать руны для призыва метательных ножей, но меня останавливают слова старейшины Клири:
– Как давно ты работаешь с Адриэлем, Сет?
Старейшина Альбрехт резко поворачивается к нему, и я вижу, как он пытается сохранить невозмутимость на своем лице.
– Я уже давно подозревал, что Адриэлю и его ламиям помогает кто-то из наших, но никак не мог нащупать связь, – продолжает старейшина Клири.
Глотаю бушующий во мне гнев. Все это время старейшина Альбрехт работал с Адриэлем, продавал своих же людей и черт знает чем еще занимался!
«Сабин, сейчас!»
Я вскакиваю и вонзаю клинки в грудь старейшины Альбрехта. Вдавливаю его в бархатное кресло, и оно окрашивается кровью монстра, предавшего тех, кого должен был защищать. Слышу звуки борьбы за своей спиной, но не оглядываюсь – все мое внимание сосредоточено на этом куске дерьма, которому со всей яростью наношу удар за ударом. Альбрехт атакует меня бордовой магией, но она разбивается о мои щиты, и я еще сильнее впечатываю его в кресло.
В моей голове проносятся лица близнецов, я вижу их мать, улыбающуюся на фотографии в рамке, вижу Сильву. Представляю Лахлана и Вона – как они держатся за руки и, болтая о всякой ерунде, смеются. Представляю свою мать… Этот ублюдок разрушил их жизни!
Крепко держась за образы тех, кого люблю – и кому не смогла подарить свою любовь, – вонзаю самый большой клинок ему в ребра, протыкая легкое.
– Они доверились тебе, тварь, а ты предал их – ради чего? Ради власти? – Качаю головой, кипя от злости, и всаживаю второй клинок с другой стороны груди. – Что ж, надеюсь, теперь они увидят моими глазами, как ты умираешь… медленно… мучительно… обоссавшись от страха.
Я не свожу взгляда с его лица до тех пор, пока жизнь в его глазах не угасает.
Выпрямляюсь и замечаю тело старейшины Балфура на полу; чуть поодаль лежит в куче собственной крови лысый мужик, а старейшина Клири помогает Сабину подняться. Я подлетаю к нему, заношу кулак и бью по лицу. Старейшина Клири хватается за сломанный нос.
– Я не с ними, Винна! Я пытался помочь! – гнусавит он, и по его подбородку течет кровь.
– Не делай вид, что ты на нашей стороне! Ты пытался мной манипулировать. Радуйся, что я тебе только нос сломала, – могло быть гораздо хуже.
Старейшина Клири смотрит на мертвого старейшину Альбрехта, потом переводит взгляд на меня и всем своим видом дает понять, что мне его не запугать. Мои глаза четко говорят: «Я не шучу, я реально тебя прирежу». Мы стоим так некоторое время, после чего старейшина Клири достает телефон и звонит кому-то, прося о помощи.
Я вывожу Сабина из комнаты, игнорируя приказ Клири не уходить слишком далеко. Сабин до сих пор не сказал ни слова, и это жутко меня пугает. Останавливаюсь, как только мы выходим из комнаты; я накрываю ладонями его щеки и заглядываю в зеленые глаза.
– Поговори со мной, с тобой все в порядке?
Не спрашиваю, где именно у него болит, – просто вливаю в него Целительную магию, позволяя ей залечить все, что повреждено.
Сабин смотрит на меня, и в его взгляде застыло что-то нечитаемое.
– Мне очень, очень жаль… Я не должна была оставлять тебя одного. Мне стоило лучше контролировать, что с тобой происходит. Пожалуйста, скажи что-нибудь, накричи на меня, если нужно…
– Я люблю тебя, Винна, – прерывает он меня.
Не знаю, что именно я ожидала услышать из этих идеальных губ, но точно не это. Я посылаю в него еще один импульс Целительной магии, уверенная, что явно не заметила какую-то серьезную травму головы, но Сабин перехватывает мои руки.
– Со мной все в порядке, и мое признание не из-за сотрясения. – Его губы изгибаются в ухмылке, но от меня не ускользает проблеск неуверенности в его глазах.
– Нет, Сабин, – говорю я, и он в замешательстве смотрит на меня. – Не сейчас, когда я вся в крови и от меня несет смертью.
Он касается моей щеки.
– Я знаю, что такие слова нужно произносить под звездным небом и подкреплять их нежными поцелуями, но от того, что мы оба в крови и от меня тоже несет смертью, они не становятся менее правдивы. Я люблю тебя.
Прежде чем я успеваю возразить, Сабин наклоняется и целует меня. Быть может, я и не хочу слышать «я люблю тебя», по крайней мере точно не сейчас, потому что я не уверена, что могу ответить тем же, но он все равно говорит это, накрывая мои губы своими, и его сердце жаждет одного – занять место в моем сердце. Быть может, я и не знаю, какой должна быть эта любовь и готова ли я к ней, но я позволяю своим губам передать то, что испытываю к нему, и вдруг понимаю, что наши поцелуи удивительно похожи.
Глава 44
Мы с Сабином выходим через входную дверь этого убожества, которое старейшина Альбрехт называл «домом». Паладины, присланные расследовать случившееся и навести порядок, допросили нас и отпустили. Я совершенно вымоталась. Тяжесть в руках и ногах усугубляется тем фактом, что трудности на этом не закончились. Впереди меня ожидает множество смертей и разрушений, и мы вот-вот окажемся в самом центре событий.
Я замечаю ребят за цепью паладинов, которым было приказано никого не пускать на территорию. Перехожу на бег, увлекая за собой Сабина, пробиваюсь сквозь строй и прыгаю в объятия моих Избранных. Райкер первым подхватывает меня и осыпает поцелуями, потом ощупывает, чтобы убедиться, все ли со мной в порядке. Меня уже осмотрел
