Первым моим желанием было отойти подальше и застрелиться, хоть это и не так просто сделать из трехлинейки, я готов был провалиться под землю, побежать на немецкие пулемёты, наступить на мину, да всё что угодно, лишь бы не чувствовать больше вины и не ловить на себе тяжелые взгляды товарищей.
Затянувшееся молчание прервал ротный:
«Помощи не будет, полк не подойдёт, их бросили на усиление в район Острова, от нашего отхода они не в восторге, но им сейчас не до нас, нам приказ держаться любой ценой на том рубеже, на который мы отошли. Днём деревню нам у фрица не взять, никак не взять, рота в атаке против батальона – это верная и бесполезная смерть, удержать тоже не сможем и часа там не просидим.
Вижу два варианта, вариант первый – сидим и не дергаемся, держим оборону и ждём подхода наших, про подарки можем забыть, но сами будем в целости и сохранности. Вариант второй – врываемся в деревню, забираем подарки и сразу уходим, деревню держать смысла нет, весь расчёт на наглость и внезапность. Делать это нужно сейчас, делать нужно ночью, пока фриц не ждет от нас такого фокуса, они понимают, что раз мы отступили значит нас мало, этой ночью они точно атаки не ждут, большое скопление сил для наступления всё равно заметно. Уже темнеет, решать нужно сейчас.
Приказать я вам не могу, шансов на успех мало, а вот погибнуть можно на раз-два. Я не могу менять жизни на кисеты и носовые платки, хоть для каждого из нас они сейчас и дороже всего на свете».
Было ощущение, что никто не думал не секунду, я хотел быть первым кто скажет, что пойдёт в этот ночной бой, но я был не один, мой голос заглушим яростный рёв: «Веди лейтенант!!! Давай сделаем, да мы за эти кисеты, да мы за ребятишек…Да фриц у нас кровью харкать будет».
Людей было не удержать, люди хотели взять хотя бы маленький реванш за страдания тысяч ленинградцев, взять реванш за свое позорное бегство, хотели отбить для себя этот маленький кусочек нового ещё не наступившего года. У меня отлегло от сердца, не нужно стреляться, не нужно искать опасную бритву, лучше на немецкие пулеметы, вместе, все как один.
Рота снимала с себя всё лишнее, подсумки, заплечные мешки, набирали побольше гранат, готовили штыки, готовили ножи. Лейтенант пытался заправить длинный тулуп в ватные штаны, чтобы не сковывал движений, но у него не выходило и тогда он без жалости обрезал его, кромсал быстро и не аккуратно, не жалея новой овчины, ведь для дела надо… Ползли тихо, ползли долго, ползли медленно. А потом….
Потом вспышка, крик, рев, и начался кровавый ночной фейерверк. Не знаю, что думали немцы, что они почувствовали, кто ворвался к ним в эту предновогоднюю ночь? Карающий Георгий-Победоносец? Святые Апостолы? Немецкий дед мороз-Вайнахтсман? Мне плевать…
От беспечности, на радостях от легкой победы и Погостья, которое им досталось даром, они позволили себе шнапс и плохо выставили посты, на счастье для нас и на горе для обычно педантичных немцев. Очень быстро они поняли, что к ним пришла смерть, их убивали везде где могли найти, в подштанниках или в постели. Гранаты летели в окна, а мы врывались в дома, мы кололи и стреляли. Я, как и другие превратился в зверя, в символ отмщения, я даже не помню, как душил одного из немцев ремнём от его же автомата и орал, повторяя как заведенный: «Где мешки?? Где они??»
Когда всё закончилось, те фрицы что уцелели, бежали через поле к лесу, мы даже уже не стреляли им вслед, нам было уже не до них, деревня горела, а мы искали мешки с подарками. Мы их нашли, благо немцы ещё не успели их распотрошить. Видимо, чтобы избежать мародерства среди личного состава, мешки с подарками отнесли в дом где расквартировался офицер –командовавший их батальоном, может решил сам всё рассмотреть и выбрать себе получше или также раздать личному составу поровну, уже не важно, главное, что всё было на месте и ничего не растащили.
Значит всё было не зря. Ведь и у нас эта ночная вылазка не обошлась без потерь. Главное, что не зря были старания маленьких ленинградцев, а подарки достались адресатам. Тридцать первого декабря у каждого из нас были обновки, кого-то грели теплые носки, а кто носил у сердца вышитый кисет, со стороны немцев не доносилось песен, а мы молча пили спирт, пили за то чтобы Ленинград устоял, пили за Победу, пили за погибших, пили на зло врагу. Пили за нашу многострадальную землю, пили за Новый год. Ведь земля наша, а значит и Новый год на ней тоже только наш».
25 декабря 1996г.
Когда я дочитал письма, то
