что они сделали с Кэт.
Он стучит кулаками по диванным подушкам рядом с собой:
— Я понятия не имел, что они похитили ее. Ты думаешь, я послал бы их к тебе, если бы знал, что они изнасиловали твою жену, мио Фиглио? Я бы сам с ними разобрался.
— Я никогда не говорил тебе, что они изнасиловали ее.
— Что? — он моргает, глядя на меня.
— Я никогда тебе этого не говорил.
— Я предположил.
— Ты знал. Ты только что сказал это. Они изнасиловали ее, — я встаю, а затем сажусь на кофейный столик прямо перед ним.
— Как ты узнал, старик? Почему ты послал их в мой дом, когда знал, что они сделали с моей женой? И какого черта ты вообще послал меня за Кэт, когда Лео уже вернул тебе твои деньги?
Он открывает и закрывает рот, а его глаза мечутся по комнате, пока он пытается найти разумное объяснение — еще одну ложь, которой он может меня скормить.
— Вик, Эмилио, — кричит он своим охранникам снаружи, его голос наполнен паникой и ужасом.
Несколько секунд спустя они вдвоем вбегают в комнату, но я уже достаю пистолет из — за пояса брюк и стреляю в них, прежде чем они успевают сделать больше нескольких шагов в комнату.
Мой отец снова смотрит на меня, его лицо становится пепельным, когда я направляю на него свой свирепый взгляд:
— Почему?
— Данте, — умоляет он, протягивая руки в знак капитуляции.
Я стреляю ему в коленную чашечку, и он воет от боли, хватаясь за поврежденное колено и проклиная меня.
— Ты знаешь, пап, сколько костей в человеческом теле? Я переломаю все до единой, если ты не начнешь давать мне ответы на некоторые вопросы. И ты знаешь, что я сделаю это, потому что ты видел, как я это делал раньше.
Слюна капает у него изо рта, когда он смотрит на меня, истекая кровью на его дорогой ковер.
— Почему ты послал меня за Кэт?
— Потому что я думал, что ты убьешь ее, — выплевывает он. — Доверяю тебе, чтобы в тебе проснулась гребаная совесть в самый неподходящий момент.
Я подавляю ярость, клокочущую в моей груди. Мне нужны ответы на очень многие вопросы, прежде чем я положу конец его жалкой жизни.
— Но почему ты хотел ее смерти?
Он облизывает губы, смотрит на свою раненую ногу и морщится:
— Она увидела то, чего не должна была видеть. По крайней мере, я думаю, что она увидела, но теперь… Я не знаю.
— Когда Элмо и Тони похитили ее?
— Да. Тупые гребаные идиоты должны были убивать любых девушек, которых они приводили туда. Они клялись мне, что убивали. Но половину времени они были так накачаны метамфетамином, что я не думаю, что они, блядь, понимали, что делают. Когда я узнал, что она все еще жива…
— Забрали обратно куда? Что она увидела?
Он сжимает губы, его челюсти сжаты от гнева.
— Что она видела? — рявкаю я, целясь пистолетом в другую его коленную чашечку.
— Клетки, — выпаливает он это слово. — Люди в клетках.
У меня скручивает живот. Я, блядь, так и знал. Я не хотел в это верить, но часть меня знала все это время.
— Люди? — я плююсь. — Или дети?
— Оба. Женщины и дети.
Желчь обжигает мне горло, когда я сталкиваюсь с истинной природой зла, породившего меня.
— Итак, шесть лет назад, когда Максимо и я уничтожили Сантанджело и думали, что положим конец этому мерзкому, отвратительному пятну на имени нашей семьи, все, что мы сделали, это отрезали хвост змеи? Ты был главой. Я знал, что Джимми и его парней поддерживал кто — то покрупнее, но это был ты?
— Я должен был посвятить тебя и Лоренцо в это, когда ты подрастешь, но после того, как ты отреагировал, узнав о том, что Джимми и его мальчики замешаны в этом… — он качает головой, как будто горько разочарован во мне.
— Жаль, что ты не попытался, потому что я бы тоже убил тебя шесть лет назад.
— Я твой отец, — кричит он. — Ты был бы никем без меня. Все, что у тебя есть, зависит от меня.
— Все, что у меня есть, это вопреки тебе. Я бы предпочел быть полностью разоренным, чем брать деньги от того, что ты делал. Поэтому ты хотел, чтобы я женился на Кэт, если бы я не убил ее? Чтобы, если она когда — нибудь вспомнила, что что — то видела, она уже была моей женой, и ты мог заставить ее замолчать? Так же, как ты заставил замолчать Николь?
— Я защищал наши интересы.
— Но все было напрасно. Кэт ничего не видела. Хочешь знать, почему я это знаю? Потому что она снова и снова переживает то, что ваши развратные приятели — животные делали с ней, и она помнит все в мельчайших деталях. Если бы она увидела женщин и детей, запертых в клетках, это разорвало бы ее на части, пока она не освободила бы всех до единого.
— Я никак не мог знать, что она ничего не видела. Я не мог быть уверен, поэтому мне пришлось принять меры предосторожности.
— Ты хотел, чтобы я убил ее на всякий случай? — я плюю в него. — На всякий случай, вдруг она увидела что — то, что раскрыло бы твой отвратительный секрет?
— Нет. Потому что она раскрыла бы многомиллионную операцию. Это все, что имеет значение, Данте. Это просто бизнес.
Бизнес? Я встаю и ухожу от него, прежде чем размазать его лицо по фаршу, как не так давно сделала с лицом Лео.
Расхаживая по комнате, я провожу рукой по волосам.
— Как я мог не заметить? Женщин и детей гоняют, как собак, по моему городу, а я, блядь, не заметил?
— Мы перенесли операции за пределы города.
— Мы?
Его ноздри раздуваются, когда он смотрит на меня:
— Доминик Пушкин.
— Ради всего святого. Ты работаешь с русскими?
— У меня не было особого выбора, когда ты убил Джимми и всю его семью, — парирует он.
— Ты все еще не простил меня за это, пап? И теперь
