шагнул к двери, дёрнул её и тоже вылетел наружу.
Марта между тем сидела, уткнувшись носом в тарелку, и Хитринка заметила, что по щекам её медленно и беззвучно текут слёзы. Опять — слёзы!
— Марта, чего ты? — спросила она, накрывая худенькие пальцы своими.
— Я сделала всё не так, — тихо ответила девчонка. — Ведь мне Грета сказала, я должна добраться до Вершины. Не кто-то другой, а Грета моя. Уж она бы мне зла не желала. И всё сложилось так хорошо, старик был готов помочь, а я струсила. А теперь чувствую: там моё место было, а здесь я лишняя.
— Не нужно плакать, — сказал Прохвост. — Мы ещё можем пробраться к Вершине. Если хочешь, если действительно чувствуешь, что таково твоё желание, мы попробуем. Хорошо?
— Грета? — спросил и Арно. — Не из города Пара, случайно?
— Да, из Приюта, — шмыгнула носом Марта.
— Я её знаю, — расплылся в улыбке парень. — Очень она мне помогла однажды. Жизнь спасла.
Голос его звучал странно. Арно говорил осторожно, будто укладывал невесомую стену из слов и боялся, как бы она не рассыпалась. Хитринка сообразила, что это, наверное, из-за повреждённых рёбер.
— Да? Как? — немедленно заинтересовалась девочка.
— Я же сиротой остался, да только годы были не те, чтобы меня отправили в Приют. Отец столько долгов оставил, что продали всю обстановку и наш дом. Я в сырной лавке помощником работал, остался там переночевать, идти-то больше некуда было. Хозяин как узнал, так и погнал с места. Сказал, вшивых бездомных ему только и не хватало. Я и туда, и сюда, а новой работы нигде не сыскать. С горя и с голода решился — пирог из чужой корзинки потащил. А хозяйка корзинки как схватит меня за руку, а мимо, на беду, стража идёт. Уж не знаю, что эта дама в лице моём прочитала, только отвела к ближайшей лавке, пирог отдала и велела рассказывать. Я всё и выложил, что было терять?
Арно поморщился и замолчал ненадолго, будто прислушиваясь к себе.
— Хороший обмен: ей история, мне пирог, — продолжил он чуть погодя. — Да только ещё лучше вышло, она мне и крышу на время дала, и денег, пока я устроился. Деньги я после вернул, но чувствовал, что долг не выплачен. Родные для меня такого не сделали, а она — незнакомка, чужаку помогла. Сказал я, что на всё для неё готов. Слово за слово, поручение за поручением, так и в «Птицах» оказался. Не только для неё одной, а потому, что цель справедливая.
Арно примолк, и Хитринке показалось, лицо его стало бледнее, чем прежде.
— А где ты жил, в Приюте? — продолжила расспрашивать Марта. — Что-то я там тебя не видела.
— Нет, что ты, не стала бы она меня тащить туда. В её собственном доме в Литейном переулке и жил. Хороший дом, у её отца там мастерская была.
— И мы там однажды были, — припомнила Марта.
Ни Карл, ни Каверза всё не возвращались. Хитринка тем временем наелась и отодвинула тарелку. Она то и дело ловила на себе взгляд Арно — любопытный, будто бы даже чуть удивлённый. Ей не становилось неловко от этого взгляда, но тоже стало любопытно, чего это он так глядит.
— Знаешь, ты удивительным образом мне её напоминаешь, — смущённо ответил парень. — Её, Грету. Хотя ведь быть такого и не может, вы разного роду-племени. Ты хвостатая, а у неё светлые глаза, но…
— А волосы зато у них одинаковые, — встряла Марта.
— Ну что ты, у Греты они совсем другие, как осенние листья. Есть пряди потемнее, есть золотистые, а есть как рыжее золото. Не помнишь, что ли?
— Так я о том и говорю. Мы же волосы выкрасили, я вот тоже, — и девчонка грустно потянула себя за прядь. — Мне мои прежние, белые, больше нравились. Может, ещё отмоются.
Арно лишь хмыкнул и посмотрел задумчиво на Хитринку. Может, представлял её с рыжими волосами. Ей было всё равно, да и приятнее оказаться похожей даже на неведомую Грету, чем на этого глупого разнесчастного Ковара — и что только Каверза в нём хорошего нашла!
Каверза, легка на помине, вернулась. Довольная, будто ни в чём не бывало. Но одна, без Карла.
— Заканчиваем посиделки, — скомандовала она, хлопнув в ладоши. — С утра в путь, да чем раньше, тем лучше. Кто не выспится, тот сам себе враг. Арно, дружочек мой, позволь-ка тебе помочь.
Она подставила крепкое плечо и осторожно довела парня до широкой лежанки. Прохвост дёрнулся было к ним, но сразу стало очевидно, что силы в хрупкой Каверзе куда больше, чем кажется, и подмога не требуется.
Уложив Арно, она растянулась рядом с ним и зевнула.
— Вам, детишки, особое приглашение нужно? Ищите, где лечь, и отдыхайте. Ох, ещё одна ночь в этом проклятом посёлке, но хоть на свободе.
У печи стояла ещё лежанка с соломенным матрасом. Он показался Хитринке мягче перин в доме Эдгарда. Марта пробралась к стене, Хитринка легла посередине, а Прохвост вытянулся с краю.
В это время вернулся и Карл.
— Машину на завтра я нашёл, — хмуро сообщил он, не глядя на Каверзу. — Только не знаю, поднимете ли вы меня с утра, потому что не помню, когда спал. Если что, так и тащите, вместе с лавкой. Ну, сладких снов.
И он вышел в другую комнату, потому что в этой ему не осталось места.
Марта, обычно засыпавшая, где и как придётся, вертелась, вертелась с боку на бок и вдруг заявила:
— Вот бы песню! Колыбельную…
— Ну нет, дружочек, это не по моей части, — сонно пробормотала Каверза.
Зато ворон на столе вдруг оживился.
— Песня для Марты, — сказал он незнакомым голосом. — Для Марты.
И запел.
С Хитринки даже сон слетел, до того это была красивая песня. В ней не было слов, но перед глазами почему-то вставала вершина, покрытая снегами. Снег стаял, побежал ручьями, и она, Хитринка, тоже стала ручьём, понеслась стремительно меж илистых берегов, вошла в лес — и погрузилась в глубину, живую, дышащую. Впиталась, но было совсем не страшно, то была не смерть. Проклюнулась ростками — и вернулась из-под земли, потянулась к небу. К голубому, тёплому, небывалому небу, а не слякотно-серому, которое она видела куда чаще. И там, в звенящей вышине, качаясь листом на ветке, она вдруг сорвалась и стала ветром. И понесла лёгкие белые облака вдаль, к вершине, и из этих облаков опала вниз пушистым снегом, медленно кружась.
Ворон смолк, но удивительная песня осталась. Слова теснились в груди, но чувствовалось, что их нельзя произносить, что,
