поджала губы, а потом открыла рот.
– Эбби? – крикнул кто-то с присущей турецкому языку интонацией.
Синан шел по коридору по направлению ко мне. Он прошел через автоматический турникет.
– Привет, Синан.
– Что ты тут делаешь?
– Пришла увидеть Оза.
– Но я сказал…
– Да-да. Но тебе кое-что нужно понять. Как и ему. Я люблю его. Я люблю Оза, и я отказываюсь его отпускать. Я благодарна тебе за сообщения и за то, что ты держал меня в курсе по поводу его состояния. Я сказала, что если ты будешь рассказывать мне, как он, то я не побеспокою твою семью. Я соврала. Я отказываюсь верить, что между нами все кончено. Я люблю его, чтоб вас всех, и я не уйду, пока не увижу его. Не нужно защищать меня от жизни, которая, как ему кажется, мне не подходит. Это не ему решать. Я хочу увидеть его, Синан. Пожалуйста. Lütfen, – на всякий случай добавила я.
Синан вздохнул, его плечи опустились. Он подошел к девушке и заговорил с ней на ломаном немецком. Она открыла турникет, чтобы мы могли пройти.
По телу прошла волна радости, но вскоре его заменил тик, что отплясывал свой веселый танец. К счастью, время утренней тошноты прошло и вернется она только вечером.
Я поговорила с мамой, и у меня сразу стал вырисовываться план. Я сразу же позвонила Синану, упросила его встретиться, а потом уговорила держать меня в курсе, как там Оз. Я сказала, что в обмен на информацию не побеспокою их семью. Оказалось, что Оза отправляют в Германию на серьезное лечение, и я начала вынашивать план, как с ним повидаться. Для британцев Турция считалась страной повышенного риска, поэтому переезд Оза меня обнадежил. Когда тест на беременность показал две полоски, меня одолели противоречивые чувства.
На двенадцатой неделе я лежала на медицинской кушетке, пока мне делали УЗИ. Все мои опасения улетучились, замещенные радостью; экран показывал, как внутри меня растет жизнь, и я, решительная как никогда, захотела остаться с Озом. Мне было плохо от того, что я не могла разделить с ним этот важный момент, но боль, которую я держала глубоко в себе, прошла. Оз должен понять, что я готова бросить эту жизнь ради него. Я готова вместе одолеть любые препятствия, какие появятся на нашем пути.
Дорога, лежащая впереди, туманна и расплывчата, но я хочу пройти ее с Озом. Вопрос в том, захочет ли этого он сам?
Синан зашел в палату на третьем этаже.
– Это уже не тот мужчина, которого ты, как ты говоришь, полюбила. Врачи провели вчера кое-какие обследования, но результатов еще нет. В любом случае восстановление будет долгим. Его дух сломлен. Yani, – он пожал плечами. – Ты упертая, совсем как мой брат. Может, ты ему и нужна. До перестрелки он рассказал мне, что хочет быть с тобой. Он был счастлив. А теперь печален.
Дверь распахнулась, и доктор, проходя мимо нас, пробормотал что-то в качестве приветствия.
Я сделала глубокий вдох. Синан говорил что-то на турецком, а я съежилась за его громадной фигурой. Все тело вдруг отяжелело, ноги приросли к полу.
Голос Оза звучал слабо, я не могла понять, что он говорит. Интонации тоже были мне незнакомы.
– Послушай ее, не отсылай прочь, – сказал Синан, наконец вернувшись к английскому языку. Он низко наклонил голову и следующее слово шепнул мне: – Удачи.
Дверь закрылась. Оз отвернулся к окну. Дождь забарабанил по стеклу, превратив весенний день в зимний за считаные минуты. Ветки стучали по окну.
Я поставила чемодан в угол, подошла к стулу, подвинула его к кровати, от чего его ножки со скрипом проехались по линолеуму. Я скинула пальто на подлокотник и села. В Мюнхене было холоднее, чем я думала, и я задрожала под своим тоненьким светло-голубым джемпером. Я растерла ладони о джинсы, чтобы согреться.
Изголовье кровати было приподнято, с одной стороны к Озу тянулись провода от устройства. На черном экране высвечивались голубые цифры. В его руке была трубка, что соединяла его с монитором, вокруг нее виднелись синяки. Волосы отросли с того раза, когда я виделась с ним в Лондоне, они доставали ему до выреза на халате. Ниже талии его укутывали простыни и одеяло.
– Оз…
– Эбби, прошу. Я не хочу тебя видеть, – глухо сказал он, по-прежнему смотря в окно.
Я сжала зубы, твердо решив не отступать.
– Смотреть на меня необязательно. Я даже не могу представить, через какую боль ты проходишь. Но я прошу, выслушай меня.
Голову он так и не повернул. Я заметила, что по другую сторону кровати стоит сложенное инвалидное кресло.
– Lütfen, – я взяла его за руку и погладила костяшки. Под его кожей я почувствовала трубку, и меня затошнило. – Lütfen.
Он наконец повернул голову. Эти глаза. Глаза, которые очаровывали меня раз за разом, теперь были затуманены болью. Мне хотелось протянуть руку и погладить его по волосам, сказать, что все будет хорошо, что мы во всем разберемся. Предложения начали выстраиваться в моей голове, но их затмили изображения с той ночи в клубе. Они уже несколько месяцев преследовали меня в кошмарах. Не представляю, через что они с братом прошли. Что вообще делать со своей жизнью после такого удара?
Я облизнула нижнюю губу, языком чувствуя потрескавшуюся кожу.
– Я должна была с тобой увидеться, Оз. Не знаю, в курсе ли ты, но Синан писал мне о твоем состоянии. Я должна была приехать. Я хотела полететь к тебе сразу, как услышала новости от Синана, но он упросил меня остаться. Сказал, ты не хочешь меня видеть.
Я покачала головой.
– Но я отказываюсь в это верить.
Оз разорвал зрительный контакт и уставился куда-то вдаль.
– Когда я прочитала твое сообщение, – продолжила я, – мой мир перевернулся. Я была уверена, что ты пожалеешь о том, что изменил всю свою жизнь ради меня. Потом я услышала про теракт, подумала, что тебя убили, и поняла, что жизнь без тебя не имеет смысла.
– Прекрати! – резко сказал он, посмотрев на меня. – Эбби, прошу, я не хочу этого слышать. Мы не можем быть вместе. Ты не понимаешь, какой станет твоя жизнь. Посмотри на меня. Я не могу ходить, не могу танцевать с тобой. Мне не нужна твоя жалость. Я буду тебе обузой. Все, что мы делали вместе, теперь нам недоступно. Мы с тобой встречались в разных уголках мира. Больше такого не будет. Я не смогу переехать в Лондон, моя семья в Турции, и они мне нужны. После произошедшего мама
