– Интересный у вас, актёров, сдвиг по понятиям, – пробормотал Дмитрий.
– Но скажу ещё, гражданин следователь, – если бы Атаманов остался мужчиной, возможно, я бы несколько раз хорошенько подумал, прежде чем согласиться на предложение этого московского деятеля.
– Я понимаю, о чём ты, – сказал Телегин. – Сейчас про этот театр, вернее, про его главрежа, во всех СМИ трещат и стрекочут. Самое удивительное, что многие подают эту вопиющую историю в положительном ключе.
– Я в непонятках, – кивнул Задворных.
– Люди как будто забыли, что раньше все говорили «театр Атаманова». Теперь везде только «Атамановой». Разве что в парламентских «Ведомостях» его упорно называют «театр “Октябрь”», но это вообще не имеет никакого смысла. Все как будто с ума сошли. Вчера по телевизору видел: теперь по субботам, перед каждым дневным спектаклем, главная режиссёр… само по себе нелепо звучит даже… выходит к зрителям с короткой речью, говоря о наступившей эпохе всеобщей толерантности. Это чёрт знает что, конечно. И ещё показали: весь первый ряд на субботний спектакль был выкуплен этими… как их назвать скопом, не знаю, даже. Короче, мужиками, безобразно похожими на женщин, и бабами, безобразно похожими на мужчин.
Задворных вдруг хохотнул.
– Чего развеселился? – резко сменил тон следователь.
– Да как вам сказать, гражданин начальник… Странно, но факт. Мы с вами, казалось бы, должны находиться по разные стороны баррикады, а на деле…
– Ну конечно, – язвительно произнёс Дмитрий.
– А что? Вот, смотрите, – Кирилл провёл скованными руками поперёк стола воображаемую линию. – По одну сторону находятся волки – мы, уголовники, и здесь же волкодавы – это вы, власть. Да, мы самой судьбой обречены рвать и ненавидеть друг друга… но у нас, словно у служебных собак и диких хищников, одни гены, одни и те же установки, впитанные с молоком матери… А вот по другую сторону – это как раз те, о ком и думать даже не хочется. Не то что говорить. Все эти толерантные и гомосеки. И те, у кого головы излишне повёрнуты в сторону Запада. Плюс так называемые неформальные молодёжные движения, сейчас их расплодилось просто немеряно.
– Да-да. Знаю. Панки, хиппи, «металлисты», все эти «Цой жив», «Леннон жив»…
– Именно про них я и говорю, – подтвердил Задворных.
Следователь задумался.
– Сейчас я вызову конвойного. Полагаю, мы с тобой здесь больше не увидимся. Поэтому напомни мне, как зовут того чиновника?
– Ёлкин Юрий Петрович, – произнёс Кирилл.
Телегин кивнул, нажимая кнопку вызова.
– Арестованный, встаньте, – послышалось со стороны открывшейся двери.
– Так что, гражданин следователь, – начал было убийца, поднимаясь со стула. – Я могу догадываться…
– Уже догадался, – произнёс Телегин. – Всё, отправляйся в камеру… «Артист»…
* * *
Актёрский состав вышел на сцену под раскаты аплодисментов и низко поклонился довольной публике, большую часть которой составляли дети, отпущенные на зимние каникулы. То был популярный утренний спектакль собственной постановки Евгении Атамановой (изначально Евгения Атаманова, до поездки в Израиль).
По причине того, что Афонина подхватила сезонный грипп, Лису поручили играть Светлане. В ярко-рыжем парике, того же цвета меховой жилетке и в облегающих апельсиновых лосинах без единой складочки или ненужной линии она оказалась великолепной Лисой – дети были в восторге. Их папы – тоже. Стоило Севостьяновой подойти ближе к мониторам рампы, как почти вся мужская часть публики дружно приветствовала актрису поднятыми к глазам биноклями. Зайку, которого по сюжету постоянно требовалось спасать от попадающей во всякие неурядицы Лисы, исполняла, как обычно, Молотова, а Фею, помогающую Зайке – Глущенко. Лишь только Маша перестала хромать и уверенно поднялась на подмостки, ей вернули все роли. В том числе и Тоню Парфёнову.
По понятной причине Бармалея вместо «Дедова» теперь стал играть Меликян, которому действительно хорошо удавалось изображать негодяев. Свою неизменную роль Пилота он уступил Денису… Вернее, отныне и постоянно – Данилу Севостьянову. Имя «Дэнил» вскоре после свадьбы было объявлено записанным в свидетельство ошибочно якобы по вине чиновницы загса, и теперь юноша ждал новый паспорт с новыми именем и фамилией. А также с отчеством, которое он считал верным – «Витальевич». Москвину эта многоходовая комбинация обошлась в несколько седых волос, но поддержка Атамановой решила проблему. Кроме того, две чёрточки, подрисованные твёрдой рукой Людмилы Прониной к цифрам в иностранном паспорте Дениса, моментально прибавили молодому человеку сразу восемь лет к реальному возрасту. Таким образом элегантно разрешилась проблема вероятной отправки юноши на военную службу. Конечно, всё это было дьявольски незаконно, но за последний месяц в театре и вокруг него произошло столько незаконных историй, что одной больше, одной меньше – невелика беда. Денис Тилляев, он же Дэни Тилля, навсегда исчез.
И почти догнал по годам свою жену, как то и дело подшучивал. У Светланы порой подирало морозом по коже от ужаса, когда она думала, что беспощадное время очень скоро сыграет с ней злую шутку, неизбежно заставив постареть. Тогда как Денис, Данилка, её Диночка… будет быстро превращаться из нежного, по-девичьи трепетного юноши в зрелого, жилистого мужчину. Пару раз Света, собравшись с духом, намекала, что прикроет глаза, если вдруг её молодой муж начнёт когда-нибудь встречаться с более подходящей ему по годам девушкой, но на это он отвечал лишь недоумением и негодованием… Иногда Севостьянова, листая глянцевые журналы, разглядывала заманчивые фотографии тёплых берегов Израиля и Таиланда, при этом лелеяла мечту, от которой сладко замирало сердце. Но понимала, что такое не стоит и предлагать… Или стоит? После трёх бокальчиков вина, а вдруг?
Данил отлично смотрелся в роли Пилота, постоянно спешащего на выручку, но неизменно опаздывающего, ибо Зайке в очередной раз успевала помочь Фея. Он хмыкал, покряхтывал, точно бравый вояка, страшащийся «потерять лицо» и постоянно подкручивал залихватские гусарские усы. Усы, разумеется, были приклеенные, как и у Бармалея, который по ходу пьесы захватил Фею в плен, но затем храбрый Пилот освободил её и поставил точку в деяниях отрицательных героев. Исполнение этой роли Данилом понравилась всем – Пронина даже заявила, что новый Пилот оказался брутальнее прежнего. И только Светлана поглядывала на юношу с беспокойством, плохо понятным даже ей самой.
Артисты откланялись во второй раз, занавес пошёл вниз, но тут четверо детей направились к сцене с букетами, переданными их заботливыми мамами. Девочка лет пяти-шести, темноволосая, с удивительными фиолетовыми глазами, подошла к Севостьяновой и протянула цветы актрисе, которая тут же спустилась в зал.
– Как тебя зовут? – спросила Светлана, приняв подарок и присев рядом с девочкой на корточки.
– Оля Кóвач, – девочка стрельнула фиалковыми глазками, прикрыла личико ладошкой, чуть покрутилась на каблучках влево-вправо.
