усмехнулся Шамрай.
В конце концов, пускай юристы решают, а почта работает исправно. Да и наобщаются они еще с Янсонсом — теперь Назару придется часто мотаться. По крайней мере, первое время. И как разорваться между Кловском и работой, между семьей и проклятым сланцевым газом — Назар решит позднее.
Сейчас… сейчас у него абсолютно свободный день, а завтра… Шамрай замер с ручкой в руках над очередным пакетом доков и выдохнул.
А завтра он полетит в Милан. К черту этих товарищей балтийцев, но благослови господь того, что подкинул вирус заказчику! У него даже чемодан толком не разобран, подхватил — и айда, вперед.
Он полетит в Милан к Милане. Они увидятся. Они поговорят. Они просто побудут вместе. Он наконец сделает то, что давно должен был. Бросит нахрен все и поедет к ней. Он когда-то не решился, так, может, пора начинать решать?
Остаток дня и был посвящен решению оперативных задач. Позвонить Дане, узнать, как проходят эти дни недели высокой моды, когда и где можно встретить мать, чтобы не мешаться ей под ногами или хотя бы у нее нашлось свободное время. Более подробно расспрашивал, где она остановилась. И вызвал тем самым здоровое сыновье любопытство.
«Тебе зачем? Ты к ней поедешь?» — с тихой, осторожной восторженностью уточнил Данила.
«Да у меня тут все сорвалось и образовалась свобода, а я ни разу в Милане не бывал, было бы здорово с мамой пересечься», — легкомысленно ответил Назар. Выкатывать ребенку все свои планы разом было недальновидно. А вдруг еще ничего не получится? Но ребенок у них с Миланкой был прохаванный. Потому, будто бы знает куда больше, чем ему положено, Даня протянул ухмыляющееся:
«Ну да, коне-е-ечно!»
И Назару ничего не оставалось, кроме как попросить:
«Ты только ничего ей не говори, ладно? А то сюрприз испортишь».
«Да что ты будто я маленький! Конечно, не скажу! Па, а это… ты ее любишь, что ли, да?»
Назар задержал дыхание, давая себе секунду, чтобы успокоить сердце. Не успокаивалось. И сообразив, что не дышит не только он, торопливо проговорил:
«Конечно, люблю».
«Вау! А она?»
«А ее мы торопить не будем, лады? Не вздумай ничего сболтнуть, Данька! Я тебе потом все обязательно расскажу, а сейчас… зыбко очень».
«Что значит — зыбко?»
«Ну это когда трясина под ногами, любой шаг может быть последним, утянет на дно. Ну неустойчиво, непонятно совсем».
«Нифига себе, — ошалел от количества полученных знаний, как полезных, так и не очень, их с Миланой отпрыск и тут же добавил: — Но ты точно расскажешь?»
«Точно. Так что там мамина гостиница? Узнаешь?»
«А, да! Спрошу как-то незаметно».
«Дань! Только совсем невзначай!»
«Слушай, мне всю жизнь не разрешали завести енота, ходить на яхте в шторм и еще кучу всего. А теперь у меня есть Грыць и я почти убедил ее, чтобы мы следующим летом поехали в Грецию и я бы как раз прошел практику по яхтингу. Да и на острова этой зимой мы летим не просто так, смекаешь? Я умею разговаривать с мамой. Невзначай — мое второе имя!»
«Нечаянно» — твое второе имя. Нечаянно получился, а такой умник. Этого Назар, конечно, не сказал, но про себя искренно и легко поржал, чувствуя, как душу все еще непривычно, хоть и не впервые заливает теплый свет, о существовании которого он узнал в ту минуту, когда Даня заговорил с ним в больничной палате. В тот день в его жизни произошло самое настоящее чудо. А Назар только сейчас был в состоянии это чудо осознать. Растерянность, злость и боль отступили давно. Остался только вот этот теплый свет, который поселился внутри и час от часу, как сегодня, разливается по его нутру и делает немного счастливее.
Следующий звонок был Дарине, узнать, как получить вожделенное приглашение на показ. Назар честно хотел посмотреть и эту сторону жизни Миланы. Чтобы лучше ее понимать, и чтобы она знала: ему не все равно, ему интересно, он восхищается ею. И гордится тоже. Но Дарина не Данила, даже окольными путями ходить не стала, спросила в лоб:
«Ты с ней когда, дурак, поговоришь?»
«Завтра. Я с ней поговорю завтра. Только добудь мне бумажку, с которой меня к ней пустят».
«Наз, у тебя есть такая бумажка! Паспорт называется, в котором штампа нет!»
Но только в этот раз Шамрай отчаянно хотел все сделать правильно. Не как тогда… когда их первый раз случился в трейлере в егерском хозяйстве, а правильно. Чтобы она знала, чувствовала, была уверена, не сомневалась в том, что ее обожают. Спустя столько лет и после таких обид она заслуживала этого.
Да и он… пусть не заслуживал, но хотел. Для себя тоже хотел.
Оставалось дело за малым. Купить билеты, арендовать машину и снять номер в той же гостинице, что и Милана. Этому он и посвятил остаток дня. А еще сообщениям ей, которые она не читала до самого вечера, а потом одним махом они оказались просмотренными.
«Прости, я занята».
«Понял, отстал, до завтра».
Если бы только она знала, как он ждет этого самого завтра.
На показе Милана его не видела. Оно и понятно, он слишком далеко сидел, а у сцены этот яркий свет и вспышки фотокамер. И толпы обнаженных тел всех возможных расцветок, победоносно шествовавших перед зрителями, будто чеканя на века постулат о том, что именно красота, а не что иное, спасет этот мир. Впрочем, Назар их и не различал из своего угла. Ждал, когда покажется Милана, и ее выделил сразу.
Следовало признать, эта девчонка рождена для подиума. Самая статная, самая яркая. Самая озорная. От ее улыбок, посылаемых в зал, у него потели ладони и иголки бегали по пояснице. Назар тысячу лет не видел ее такой. И не видел ее вживую настолько не одетой тоже — с самой молодости, когда она щеголяла в почти неприличных купальниках по усадьбе Стаха… или отправлялась купаться на пирс у хаты по-над рекой.
Милана появлялась и исчезала, а для него
