по свету, его это и не интересовало никогда, но мальчик, сын, всего один – я. И все его богатства – мне! Вот повезло то! – он остервенело ударил по полу кулаком, – Моё полное имя Владимир, но никто никогда меня так не звал, кроме бабушки, помнишь?
Макс нахмурился, потом хлопнул себя по коленке:
– Ах, да! Мы совсем маленькие были, и я тогда думал, почему она всё время так тебя зовёт – Владимка…
– Владимка… – повторил Влад, – У них была интрижка с моей матерью, по-другому эти несколько случек и не назовёшь… Мать работала переводчицей при Министерстве Культуры, в Ленинграде, познакомилась с Бонье на какой-то совместной выставке, кажется. Бабы от него голову теряли, а он об них ноги вытирал. Богатая равнодушная тварь… Мать забеременела, и Бонье сразу с ней порвал, не стал отвечать на письма, на звонки. Ну, это у него так заведено было. За матерью всё это время ухаживал их министерский водитель, Покровский. Я думаю, что он был искренне в неё влюблён, раз на беременной женился.
– Он знал, что она беременна от другого?
Влад кивнул:
– Да. Но не знал от кого, вот в чём штука, и потому без всякой задней мысли согласился, чтоб она меня назвала этим именем, фактически в честь настоящего отца. Она, наверное, в начале, какое-то время ещё страдала по Бонье, но потом забыла. Они с Покровским жили довольно хорошо и были счастливы, пока он не начал пить. Илюша родился… А потом Бонье как-то узнал, что у него есть сын и буквально умом тронулся!
– Как он узнал?
Влад пожал плечами:
– Думаю, случайно… Вряд ли он интересовался судьбой брошенных им любовниц. Не знаю как, но если он где-то встретил мать со мной, то никаких сомнений у него не осталось.
– Что ты имеешь ввиду?
– Сейчас, я покажу тебе…
Влад, не поднимаясь с пола, пытался дотянуться до жестяной коробочки в противоположном от них углу, зацепился пальцами, подтащил к себе, открыл крышку, порылся в бумагах.
– Держи!
Он протянул Максу мятый снимок, Макс ошарашено смотрел на фото. Париж шестидесятых, старомодные машины, женщины в юбках выше колена, мельница Мулен Руж, и, на переднем плане, юный Влад Покровский, в коротких брюках, с тщательно уложенными волосами и модными баками.
– Владик… – пробормотал Макс, – Я много раз встречался, говорил с Бонье, но никогда не замечал, что вы так похожи!
– Были похожи, Паша! Выпивка, наркотики и бляди превратили его в больную высохшую мумию. Не только ты, но и никто в селе не замечал нашего сходства… Он предлагал матери уйти от мужа, жениться на ней, усыновить не только меня, но и Илью, и это при живом отце! Мать его послала ко всем чертям, но он не отступал, купил здесь дом, у нас под боком, поселился навсегда, глаз с меня не спускал! Ненавижу его… – прошептал Влад, из горлышка бутылки допил остатки коньяка, поставил пустую бутылку на пол. Поднялся, подошёл к Снежане, положил пальцы ей на шею, подержал. Потом убрал прядь волос со лба, погладил щёку.
– Ещё дышит…
– Владик, расскажи мне! Расскажи мне о Снежане.
– Расскажу, Паша. Но нужно ещё выпить. Я схожу вниз за бутылкой, дай мне слово, что ты не поднимешься с места и не спрячешь где-нибудь молоток или верёвку, чтоб избавиться от меня и не дать ей умереть.
– Даю слово.
– Я тебе верю.
Влад вернулся спустя несколько мучительных минут с бумажным пакетом в руках. Всё то время, что его не было, Макс сидел неподвижно, откинувшись затылком к деревянной стене и, не отрываясь, смотрел на умирающую Снежану.
– Выбирай… – сказал Покровский, раскрыл пакет, – Есть коньяк, какой-то двадцатилетний и виски… какого года не пойму, но, кажется, тоже старый… Что будем?
– Коньяк.
– Хорошо. Я там ещё нашёл ржаные хлебцы.
– Живём.
– Да. Ну, давай, Паша! – Влад налил, снова залпом выпил полный стакан, посидел, глядя перед собой, потом закрыл глаза, откинулся, как и Макс, к стенке, прижался к ней затылком.
Макс смотрел на Влада. Смотрел на этот профиль римского императора, выбитый на монете, на впалые небритые щёки, на зачёсанные назад, давно не стриженые волосы, на будто в одночасье поседевшие виски, чуть провисшую кожу на шее, смотрел и думал, что сейчас Влад, наконец, выглядит на свой возраст: ему сорок, он устал, всё потерял и хочет только одного – лечь рядом со своей женой и уснуть навеки.
– Рассказывай, Владик.
– Рассказываю, Паша.
Глава 10
С самого детства, сколько себя помню, я был на этом свете чужим. И одиноким. Маленький доверчивый ребёнок протягивает миру свои руки, а в ответ получает только удивлённо поднятые брови да равнодушное снисходительное поглаживание по макушке.
Мать не любила меня за то, что я был сыном человека, разбившего её мечту, растоптавшего надежду на сытую жизнь в солнечной Франции. Я каждую минуту напоминал ей о том, что ничего не получилось. С отцом всё просто – он не любил меня за то, что я не его сын, и, видит Бог, я не виню его за это. Почему меня не любил Илюша я до сих пор понять не могу! Когда отец привёз маму из больницы, довольный, весь сияющий, и я увидел на руках у матери крошечный кулёчек, из которого торчала сморщенная рыжая рожица, для меня весь мир перевернулся! Я готов был на всё, ради этого ребёнка, моего брата, готов был жизнь за него отдать, хотя сам был ещё совсем малышом. Как я любил этого вредного мальчишку! Всё своё время я проводил возле него. Мать хвалила, даже немного оттаяла, говорила, что я её главный помощник, я летал на крыльях от гордости и ещё больше старался, старался… Когда Илья подрос, я стал везде его брать с собой, и никому и никогда не позволял обижать, даже Покровскому, который уже начал сильно пить и нещадно лупил нас, но все Илюшины проказы я неизменно брал на себя. Илья, хитрюга, это знал и бессовестно пользовался. Ребёнок, что с него возьмёшь…
А потом он вырос. Медленно, незаметно, капля за каплей из него стало уходить Царствие Божие, о котором говорит нам Библия. Чистое наивное создание стало превращаться в грязь, насмешку и похоть. Во взрослого. Я не мог поверить в то, что случилось! Куда пропал, ушёл мой любимый мальчик? Отдайте, верните!..
На противоположный пол я всегда смотрел, как на существ с другой планеты, боялся задеть, нагрубить, обидеть ненароком. Илья мне говорил, что я круглый дурак, сам он уже лет с
