двенадцати был убеждён в том, что все бабы шлюхи и получить можно каждую, вопрос лишь в цене. Однажды он пришёл домой с блестящими глазами, я догадался, что он с кем-то выпил, не много, но достаточно, чтоб развязался язык. Он сказал мне, что наша мать потаскуха, а отец, по-видимому, святой, который женился на ней, чтоб прикрыть грех падшей женщины… Ума не приложу, где он всю жизнь набирался этих словесных оборотов – ведь ни одной же книги не прочёл, даже по программе! Но, что сказано, то сказано. Тогда я впервые услышал о том, что я не сын своего отца. И ещё я понял, что моего брата больше нет – какие-то злые силы забрали доверчивого, шкодливого ребёнка, и вместо него подсунули мне мерзкого прыщавого подростка, который матерится через слово, смеха ради предаёт своих товарищей и держит под матрасом тошнотворные порнографические картинки, которые с удовольствием перебирает одну за другой, пока взрослых нет рядом.
С того дня я твёрдо решил, что когда у меня будут свои дети, я глаз с них не спущу, буду зорко следить и никому не позволю подменить светлого ребёнка подонком, которому только на каторге место!
С девушками у меня с ранней юности не задалось. Я разглядывал свое лицо в зеркале и готов был его бритвой изрезать, чтоб только они перестали на меня смотреть и, наконец, захотели услышать! Теперь-то я знаю, что с женщинами нужно самому говорить, слушать и слышать, и тогда на тебя перестанут смотреть, как на главный трофей и услышат в ответ. Я не хотел быть трофеем, я хотел, чтоб меня любили. Хоть кто-нибудь.
Первый постельный опыт я и вспоминать не хочу, было до того противно, что я после этого два часа провёл под душем, без конца намыливаясь и смываясь, извёл весь бак горячей воды, за что получил от Покровского увесистый подзатыльник. И никто мне тогда не объяснил разницу между просто сексом и сексом с любимой женщиной.
С любимой это нежность, это огромная радость и удовольствие, с которым ничто в этом мире не сравнится, с нелюбимой – инстинкт и техника, когда ради того, чтоб кончить, стараешься не замечать в ней каких-то неприятных тебе вещей и как назло их одни и замечаешь: бородавку возле уха; волосок на соске; шершавое бедро; запах, как у твоей злой учительницы в начальной школе…
В какой-то момент своей жизни я решил, что так оно и будет, что я просто не создан ни для женской, ни для братской, ни для родительской любви, и что впереди меня ждёт один животный секс. А потом появилась Снежа…
Они с матерью приехали в Березень, когда Снежане было лет семь-восемь. Купили дешёвый домик с маленьким участком на отшибе, где поселились навсегда. Я знал её с детства, но никогда не обращал внимания: скромная тихая девочка, ушедшая в себя, руки всегда по швам, глаза – в пол. Несколькими годами младше, она меня не интересовала совершенно, я тогда заглядывался на девушек постарше, думал, что ищу взрослых ощущений, на деле же искал замену матери… Жил рядом и не замечал, много лет.
Но однажды, на Ивана Купалу, мы с парнями перебрали самогонки – Митька, наш приятель из соседнего села, украл у своего отца огромную бутыль мутного пойла и принёс к нам в Березень, требуя с каждого участника попойки денег за выпивку. К слову, Митькин отец, обнаружив пропажу, потом не один день лютовал, насилу Митька жив остался! Я заплатил и за себя и за Илью, который, узнав о намечающейся пьянке, пристал ко мне, как банный лист, и не отвязался до тех пор, пока не нахлестался вусмерть. Я злился, ругал его на чём свет стоит, мы поссорились, и Илья, оскорблённый в своих лучших чувствах, поплёлся домой, но спустя пару часов вернулся. Оказалось, что всё это время он спал в черничнике в лесу.
– Там Снежка юродивая сидит.
– Где? – не понял я.
– Там, у канавы… – Илья рыгнул, – Сидит и плачет.
– Плачет? Почему? Это ты её обидел?!
Он пьяно рассмеялся:
– Да кому она нужна? Малохольная! Она же всё время по лесу бродит, то плачет, то песни поёт. Пацанов к себе не подпускает, и подруги ни одной нет. Полоумная!
Я поднялся:
– Нужно её найти.
Илья тянул меня за рукав:
– Да брось ты, Владька! Давай лучше к озеру пойдём, посмотрим, как девки голые купаются, а? У тебя ещё деньги есть?
– Иди домой, Илья. Узнаю, что ты по деревне шатался – всё отцу расскажу. И про самогон тоже.
– Это ты меня напоил! – взвизгнул Илья, – А я ещё несовершеннолетний!
– Ну, вот как раз и признаемся, повинимся перед отцом. Да?
– Пошёл ты…, – Илья зло сунул руки в карманы брюк и зашагал домой, а я повернул к лесу.
Снежану я нашёл почти сразу же. Она, как и сказал мне Илья, сидела неподалёку от пожарной канавы, с закрытыми глазами, и прижимала к груди маленький красный цветочек.
– Снежана… – тихо позвал я, боясь её напугать.
Она открыла глаза, долго, удивлённо смотрела на меня, потом улыбнулась, поднялась, подошла ко мне, обняла за шею, прижалась всем телом.
– Всё сбылось, Владик.
– Что сбылось?
Она немного отстранилась, пригладила мне волосы, провела пальцами по щекам, поцеловала подбородок. Руки у неё были очень ласковые и нежные, а в глазах было столько любви, что у меня перехватило дыхание.
– Я нашла его, смотри, – она протянула мне цветочек, – Я нашла цветок папоротника и сорвала. Но мне не нужны клады и тайны мира. Я загадала, чтоб за мной пришёл тот, кого я люблю уже много лет, люблю больше, чем саму себя, больше неба, солнца и звёзд. Пришёл и стал моим суженым. Я загадала, чтоб пришёл ты, а если нет, то ещё до первых лучей зари я умру. Ты так долго не приходил, я совсем потеряла надежду, и уже почти умирала, и вдруг услышала, как ты меня зовёшь! Цветок меня не обманул. Посмотри, любимый, вот и первые лучи. Солнце встаёт. Поцелуй меня. Мы теперь навсегда вместе.
Я целовал, и целовал, и целовал её. И уже любил.
В эту ночь мы с ней стали мужем и женой, и поклялись друг другу, что будем вместе до конца, до смерти. Я, наконец-то, понял, о чём написаны все книги и о чём поют все песни. Молодость, чистые помыслы, прекрасная неземная девушка и вся жизнь впереди! Это ведь и есть счастье, прозрачное и хрупкое, как первый осенний лёд.
Поженились мы, никому ничего не
