нему, обхлопал сверху донизу, Макс не сопротивлялся. Из кармана брюк Макса, Влад достал кастет и несколько секунд удивлённо смотрел на него:
– Паша, а это не его ты тогда выиграл у Грачёва?
– Его.
Влад усмехнулся:
– Я так хотел сам его заполучить! Страшно злился на тебя и завидовал.
– Теперь он твой.
– Дорога ложка к обеду.
Влад собрал всё вооружение Макса, подошёл к чердачному окну, открыл, выбросил вещи на улицу, повернул ручку. Потом он, так же, как и Макс, пригнувшись, сходил к двери люка, захлопнул её. Посмотрел на Макса:
– Не хочу, чтоб нам мешали… Теперь ты можешь войти.
Макс вошёл в неожиданно просторную комнату, с маленькой люстрой в потолке и слуховым окном. Весь пол от края и до края был застелен толстым красным ковром с восточным узором. Вдоль стен и в углах стояли картины разных размеров, в золочёных и простых деревянных рамах, какие-то кубки, хрусталь, массивные тяжёлые канделябры и тонкие подсвечники… На пластиковом стуле набросана куча женской одежды – плащ, белое платье, юбки, платки, два парика – короткий тёмный и длинноволосый белый, под стулом кожаные ботиночки на высоком каблуке…
В дальнем углу, на пёстром вязаном коврике, лежала Снежана, с закрытыми глазами, с рассыпавшимися по подушке волосами.
Макс повторил вопрос:
– Она жива?
– Жива ещё. Она без сознания.
Макс подошёл к ней, наклонился, взял тонкую руку, всю в длинных глубоких царапинах, нащупал пульс. Снежа чуть шевельнула сухими губами. Макс посмотрел на Покровского:
– Владик, подумай… Ещё есть время, не бери этот грех на душу!
Влад махнул рукой:
– На мне столько грехов, что этот будет наименьшим.
– Ты не в себе…
– Ошибаешься, Паша. Сейчас я, как никогда, в себе. И я, наконец, знаю, что мне делать. Если б я сделал это раньше, то ничего бы не случилось.
– Владик, дружище! Я тебя понимаю, но… Ты ведь не сможешь с этим жить!
– Я и не буду. Да мне и не для чего теперь. Фиры больше нет, детей у меня забрали и никогда не отдадут. Она скоро умрёт, я следом, и всё кончится.
– Так нельзя, Владик! Вот так уйти и ни за что не ответить! Подумай, что останется! Горы трупов, армия мертвецов! Бонье, его брат, Марина, Таня и Илья, Фирин муж… Мой друг Андрей и его жена… Твоя Эсфирь и моя Саша… Дениска Марченко… Толя… И Юля, Юля тоже, теперь я знаю, что и она! А как же наши жизни, Владик, твоя и моя? Всё прахом! И никто за это не будет наказан?!
Влад провёл ладонью по глазам, по подбородку, устало вздохнул:
– Если бы ты знал, Пашка, как мне жаль! Как бесконечно жаль…
– Владик, ну, послушай! Доверься мне, я хочу как лучше… Давай вызовем Скорую, её увезут в больницу, уверен, что её ещё можно спасти! Что ты ей дал?
– Её же снадобья.
– Влад, прошу, услышь меня! Тебе кажется, что всё кончено, но это не так! Ты и я… Мы ещё сможем жить, что-то найти, за что-то зацепиться…
Влад тихо рассмеялся:
– О чём ты говоришь? За что зацепиться?! Ты ведь сам сейчас сказал – всё прахом! У тебя есть сын и мать, ты и, правда, должен жить. Уходи отсюда сейчас и тогда у тебя ещё будет хоть какой-то шанс. Для меня всё кончено. Если ты останешься, то тоже пропадёшь. Уходи, Пашка, я прошу…
– Я не уйду отсюда один.
Влад пожал плечами:
– Что ж… Это твой выбор. Но её я никому не отдам.
– Я имею право знать.
Влад кивнул:
– Имеешь. Но воскрешать мою жену для этого не нужно. Я сам тебе всё расскажу.
Покровский подошёл к стене, вытащил откуда-то из-за картин едва початую бутылку французского конька, выбрал из антикварного хлама два небольших, серебряных с золотом, стакана, посмотрел на Макса:
– Садись на ковер, Паша. И давай-ка окошко откроем, душно…
Он пошёл к окну, приоткрыл его. Потянуло сырой свежестью. Макс подошёл, встал рядом, внимательно разглядывая раму.
– Ты что так смотришь?
Макс хмыкнул:
– По этому окну я и догадался, где вы. Совсем крошечный чердак в таком огромном доме. Снаружи в крыше два окна, а изнутри одно.
Влад кивнул, показал глазами на ковёр, повторил:
– Садись… Я ведь тоже только недавно понял, что здесь тайник. Он, и, правда, промышлял контрабандой, знал все ходы и выходы. Он сколотил на этом состояние. Ещё бы! Тридцать лет жил на две страны, искусствовед с именем, всем знаком, со всеми на дружеской ноге… Будь он проклят! – зло выдохнул Покровский, налил им полные стаканы конька, один протянул Максу, сказал коротко, – Пей!
Выпили. Макс вытер губы ладонью. Сел на пол, Покровский рядом.
– Но Саша не знала, для чего он её нанимает. Она думала, что он просто хочет повесить на стенку хорошую копию и всего лишь пыталась заработать себе на мебель. Этот скот, её бывший муж, судился с ней за каждую табуретку!
– Это она тебе рассказала?
Влад кивнул:
– Мы много говорили с ней. Она была такая добрая, жалела меня…
Макс протянул ему стакан:
– Накати-ка ещё… А на самом деле, что хотел от неё Бонье?
– Теперь уже не спросишь. Скорее всего, он хотел, чтоб она нарисовала картину поверх старой, новодел в пластиковой раме, и он бы открыто, в машине, ввёз её через финнов в Евросоюз… Саша боялась, что ты решишь, будто она участвовала в махинациях этого подонка. Любила тебя.
– Я знаю. Если б я…
Влад перебил его:
– Сослагательное наклонение, Павлик. Всё вышло, как вышло. Мне очень жаль, и её смерть стала для меня настоящим ударом…
Он налил им по третьему стакану, покрутил за горлышко бутылку, Макс сказал, глядя на остатки на дне:
– Кончается.
– Об этом не переживай, мы можем здесь неделю пить. Коньяк, вино, виски, шампанское для шлюх – Бонье жил со вкусом. Китайская шкатулочка с белым порошком, подозреваю, что там кокаин, но не уверен… Ты что-нибудь в этом понимаешь? Я тоже нет… Ворованные картины, посуда, украшения. Видеоролики, от которых блевать тянет, где этот старый мудак кувыркается в постели сразу с несколькими девками… Всё это моё, Паша! Вот такое мне досталось наследство, такие у меня корни!
Он зло выдохнул, залпом выпил коньяк, посидел, молча, снова заговорил:
– Я решил, что после того, как Снежка умрёт, я сожгу этот дом со всем, что тут есть, чтоб только кучка пепла осталась от жизни этого ублюдка.
– Ты его сын, Владик?
– Единственный. Женщин он за людей не считал, и одному Богу известно, сколько его дочерей разбросано
