любуюсь тобой, мама, – улыбнулась Вера.
Улыбка вышла не совсем убедительной. Но у нее оставалось все меньше сил в нужную минуту выталкивать перед собой вторую Веру, прикрываясь ею.
Как бы там ни было, мать притихла.
Но если Регина что-то заподозрила, могут заподозрить и остальные. Частные сыщики вернутся с новыми вопросами… Из них двоих по-настоящему пугал Веру не великан, а его мелкий товарищ: острозубый, точно куница, улыбчивый, с мягким вкрадчивым голосом – «обаятельнейший юноша», как охарактеризовала его Верина мать после короткого знакомства. О, понравиться Регине – это нужно суметь! Вера тогда испугалась всерьез, словно увидела перед собой пришельца из другого мира: эльфа, или лепрекона, или зачарованное драконье дитя в облике молодого мужчины, – в общем, нечто, имеющее нечеловеческую природу. Она догадывалась, что эти мысли свидетельствуют о душевном расстройстве. Вера даже сказок в детстве не читала, предпочитая рассказы о природе. Но она ничего не могла с собой поделать. Казалось, острозубый способен вытащить из кармана блюдечко, поплевать на покупное израильское яблоко, очистив его от воскового румянца, прокатить яблоком по блюдечку и увидеть мертвую Нину на диване в квартире Горчаковой.
Почти мертвую.
«Я должна убрать ее оттуда».
Вера купила в хозяйственном топорик для разделки мяса.
– Хороший инструмент очень важен, – одобрительно сказал продавец, и Вера улыбнулась в ответ.
Топорик обошелся в треть ее зарплаты, но она выудила кое-какую наличку из кошелька Нины. «Не забыть выкинуть ее портфель».
Было что-то смешное в том, что она расплачивается Ниниными деньгами за предмет, которым вскоре…
«Собственно, что такого особенного я делаю? – спросила себя Вера. – Все чрезвычайно логично. Вытащить тело целиком очень трудно. Не в ковер же его заворачивать!»
Вера обдумывала свой план спокойно, шаг за шагом. К вопросу избавления от тела она подошла с той же обстоятельностью, с которой выхаживала своих больных.
Погрузить мешки в багажник. Хорошо бы вывезти за город и закопать… Но обещают заморозки. Рыть будет тяжело. Значит, ее выбор – мусорные баки, незадолго до того как проедет мусоросборщик, чтобы какой-нибудь бомж, роясь ночью в помойке, не наткнулся на… на то, что может его испугать.
Спустить Нину по частям в машину. Сделать это около полуночи, когда мало людей. Нина переночует в багажнике. Холод пойдет ей на пользу. Около шести утра выехать куда-нибудь подальше, разбросать мешки по ящикам – и домой. Не забыть свернуть пленку с дивана и вообще убрать следы. Даже капля крови, как знала Вера, способна стать уликой.
От Нины требовалось только одно: наконец умереть!
Но даже в этом Нина не хотела ей помочь. Она лежала такая же восковая, как старуха Горчакова, но проклятая жилка на шее голубела, точно струйка воды, упрямо текущая среди безжизненных серых песков.
К утру четверга Вера поняла, что дальше тянуть нельзя.
Она добросовестно отработала смену. Готовила, мыла полы, меняла перевязки, делала уколы… Иногда забывала, что ждет ее вечером. Иногда вспоминала, но как-то рассеянно, будто это предстояло не ей, а кому-то другому.
В шесть пятнадцать, попрощавшись с болтливой пациенткой, долго махавшей ей из окна, Вера села в свою «букашку» и выехала из двора.
Может быть, Нина умерла сама?
Вера поднялась в квартиру Горчаковой и долго мыла руки, как бы подыгрывая Нине, давая ей дополнительное время. Пена пузырилась на ладонях, и Вера внимательно рассматривала ее. Все ощущения обострились. Жесткое сухое прикосновение махры. Запах жареной рыбы от соседей.
Голубая жилка затихла. Вера облегченно выдохнула, но полминуты спустя что-то слабо стукнулось в подушечки пальцев, как цыпленок сквозь скорлупу.
– Зря ты так, – сухо сказала она Нине.
Совестливая глуповатая Вера вдруг решила, что она тоже имеет право голоса, и заголосила в уголке сознания. «Милая, – причитала она, – ох, что же ты делаешь? Ты собираешься убить ее, пожалуйста, остановись, разве так выглядит справедливость, о которой ты всегда мечтала?»
– Заткнись, – оборвала ее Вера. – Или я не заслужила счастья? Покажи мне человека, который заслужил бы его больше, чем я! Не ной. Я просто исправляю неудачно сложившиеся обстоятельства.
Безмозглая курица перестала кудахтать.
Вере понравилась собственная формулировка. «Исправить неудачные обстоятельства».
Сначала, исправляя неудачное, Вера взяла подушку, но в последний момент передумала и набрала полный шприц. Ей едва удалось найти вену на безжизненной руке. Она думала, что будет что-то ощущать – может быть, ужас или величие минуты, но все было как всегда. Буднично, обыкновенно. Всего-навсего сделать укол очередному пациенту. Перейти границу между жизнью и смертью оказалось так легко, будто никакой границы и не было.
Пораженная этой мыслью, Вера на секунду замерла со шприцем в руке, гадая, будет ли у нее так же… Умереть незаметно – вот странная история! Заметит ли она собственную смерть?
За спиной что-то щелкнуло, и низкий голос приказал:
– Медленно подняла руки и положила на затылок!
Вера вздрогнула и обернулась. Ей в лицо смотрел холодный вороной зрачок. Он как будто висел в воздухе: не дрожал, не отклонялся в сторону. К зрачку прилагался пистолет, к пистолету – Сергей Бабкин, но Верина смерть сидела именно в зрачке, словно Кощеева игла – в яйце. Стало ясно, что умереть незаметно не получится.
– Шприц на пол! – рыкнул сыщик.
Вера замерла. Из-за Бабкина выскользнул Макар Илюшин, просочился в комнату, незаметно оттер Веру в сторону от Нины и забрал шприц.
– Зря вы это сделали, – укоризненно сказал он, как будто Вера совершила мелкий проступок: нарвала цветов на городской клумбе или не вернула вовремя библиотечную книгу.
Вера подняла на него взгляд и выговорила то, что билось в ее голове, словно пульс, начиная с проклятого понедельника:
– Зря. Надо было добить ее сразу.
Эпилог
В ночь с девятнадцатого на двадцатое ноября выпал снег. Пока Маша спала, Сергей вывел Цыгана и смотрел, как тот бежит, оставляя на нетронутом белом покрывале глубокие следы.
В палисаднике перед соседним домом они обнаружили аккуратные маленькие отпечатки кошачьих лап: от дома до дороги и обратно. Бабкин чуть не расхохотался вслух, представив кота, привычно спрыгнувшего с подоконника и оказавшегося по пузо в снегу.
И перед больницей был снег, но уже смазанный шинами, подтаявший, грязноватый. Бабкин с Илюшиным обошли двухэтажный корпус и поднялись на второй этаж.
По коридору им навстречу шел, улыбаясь, Ратманский.
– Рад, очень рад!
Ратманский сиял. Сергей знал, что старик две недели неотлучно находился при Нине, пока не убедился, что та идет на поправку. Сегодня он выглядел щегольски: белоснежная сорочка, галстук, живая роза в бутоньерке. Бабкин огляделся, но Гришковца поблизости не заметил.
