экране телевизора был только белый прямоугольник.
А потом из сияния снова выплыло небо, только уже другое, и под другим небом было другое солнце. Камера нырнула вниз и показала крыши соседних домов, маленький двор, разгороженный на две части, и стену с лицами музыкантов-самоубийц.
– Почти в каждом здании, где я бывал, я находил выход на крышу, – сказал Андрей. Его голос перекрывали шум ветра и мерный гул города с его ревом двигателей, шорохом шин, гудками. Он повернул камеру, и в кадре появилось его лицо. Ветер трепал светлые волосы. В больших, странных, солнечных глазах подростка отражалось небо. Он был очень бледен, и от этого его губы казались особенно яркими.
– Мама, я надеюсь, что ты здесь, слушаешь меня, – сказал он. – У тебя было столько проблем из-за меня. Ты потеряла семью, которую берегла. Потом были все эти бесполезные врачи. А я стал хулиганом, рисовал на стенах и залезал на крыши.
Маргарита пыталась рукой зажать рот, но из-под ее ладони все равно вырывались жалобные всхлипы. Наконец, она оторвала руку от лица и закричала: «Не могу! Не могу! Хватит! Перестань!», – а потом скорчилась в кресле и заплакала в голос.
Андрей продолжал говорить.
– Мама, – снова обратился он, – мне кажется, ты часто думала, будто я делаю это специально, чтобы мучить тебя. Это не так.
Он сбился. Его лицо исказилось.
– Мне самому очень больно, – сказал он. – Во мне живет зло. Я не просто так все это делаю. Я рисую, чтобы не сойти с ума. Я поднимаюсь вверх, потому что там он теряет силу. Я поднимаюсь, чтобы освободиться от него.
Андрей опустил взгляд и долго смотрел мимо камеры.
– Мама, я хочу, чтобы ты перестала ненавидеть отца, – пожелал он. – Я хочу, чтобы ты перестала думать, что я его ненавижу. Это давно не так. Он бывал неправ, как и все мы. Как и все мы, в этой истории он – жертва.
Андрей перевел дыхание.
– И самое главное, – закончил он. – Мама, если я умер, я хочу, чтобы ты жила. Я тебя люблю.
Его голос дрогнул. Он снова навел камеру на солнце, и все снова утонуло в белом свете. Несколько мгновений тишину нарушал только плач Маргариты. Потом из света появилось солнце, и оно опять было другим – алым, заходящим. Оно висело над самым горизонтом, а под ним был бескрайний город.
– Это вид из Москва-Сити, – тихо заметил Алекс.
– Да, – шепотом согласился Корби.
– Папа, – позвал Андрей, – я надеюсь, что ты здесь. Прошу у тебя прощения. Я пытался заставить тебя меня убить. Это было жестоко. Не представляю, какой была бы твоя жизнь, если бы тебе это удалось.
– Что? – спросила Маргарита.
Корби взглянул на отца Андрея. Тот стоял за креслом бывшей жены. Его бледное лицо застыло.
– Папа, – продолжал Андрей, – ты должен знать, что ты ни в чем не виноват и никому ничего не должен. Пожалуйста, не мучай себя и других.
Токомин издал странный горловой звук. Андрей повел камеру вверх, и все вдруг заполнилось белым туманом. Из-за пелены вставали дымящиеся трубы каких-то заводов, а ближе, под стенами здания, с которого велась съемка, раскинулся город из двух-, реже трехэтажных домиков стандартной застройки. По улице проехал одинокий желтый автобус. Маргарита подалась вперед. Она явно знала это место.
Камера резко повернулась и показала ноги в детских зеленых кроссовках.
– А что это за кнопка? – спросил звонкий мальчишеский голос.
– Я сама не знаю, – ответил веселый голос Маргариты.
В кадре появилось лицо белокурого мальчика лет десяти. Потом он, видимо, побежал, и все вокруг замелькало. Он остановился на углу крыши плоского здания и снова посмотрел в камеру. Он улыбался, но его глаза оставались совершенно серьезными.
– Этого никто не увидит, – тихо сказал он. – Никто, кроме тебя.
Камера снова задрожала, лицо мальчика исчезло, но скоро вернулось в кадр.
– Я кое-что придумал, – прошептал он. – У меня должен появиться братик или сестренка. Поэтому это для тебя, братик или сестренка. Я, наверное, уже умру, когда ты это увидишь, но я хочу, чтобы ты знал или знала, что я тебя люблю.
– Спасибо, – серьезно сказала Алеся. – Я тебя тоже.
– Ты вырастешь большой или большая, – продолжал маленький Андрей, – и сделаешь все, что у меня не получилось. Желаю тебе удачи. Пусть тебе повезет больше, чем мне.
Камера вздрогнула, раздался щелчок, и наступила темнота. Хотя вся запись длилась не больше пяти минут, все присутствующие зашевелились, как будто устали сидеть и стоять. Но вдруг голос Андрея раздался снова.
– Корби, если ты тоже здесь и слышишь эти слова, значит, произошло маленькое чудо, – сказал он. В темноте экрана что-то зашевелилось, вздрогнуло, щелкнуло – и вдруг появился маленький огонек. Пламя трепетало над зажигалкой, зажатой в руке подростка. Андрей, снова взрослый, стоял в кромешной темноте и еле-еле освещал свое лицо огоньком.
– Я не знаю, что я успел тебе рассказать, – прошептал он. – Мне всегда было трудно с тобой говорить. Наверное, я очень тебе неприятен. Наверное, это из-за того, что я ношу в себе. Прости, что лезу, что пытаюсь снова и снова.
Его голос пресекся, зажигалка погасла, и Корби вдруг показалось, что Андрей в темноте утирает слезы.
– Просто у меня совсем не осталось времени, – лихорадочным шепотом произнес тот. – Он вот-вот вырвется. Он сделал больно всем, кто любил меня, всем, кого любил я. Он высасывает их всех по капле. Моя мать стала почти призраком. Мой отец сходит с ума.
Андрей замолчал. Огонек зажигалки снова вспыхнул в темноте.
– Корби, – сказал Андрей, – прости, что смотрел на тебя из окон своего интерната, похожего на тюрьму. Прости, что начал тебя рисовать. Я не знал, что это будет что-то значить для тебя, не знал, что через год после того, как я сделаю твой первый портрет, из-за меня погибнут твои родители.
Он снова замолчал. Огонек погас. Было слышно, как Андрей дует на раскалившийся металл сопла зажигалки.
– А потом я пошел в обычную школу, первый раз в жизни в обычную школу, – Андрей рассмеялся, – и каково же мне было увидеть, что ты учишься в моем классе. Прости, что был нерешительным. Я все время боялся сказать прямо.
Голос Андрея сорвался.
– Ладно, – сказал он, – все это ерунда. Глупо, что я это записываю. Если ты это слушаешь, то, наверное, ты это все уже знаешь. – Он снова чиркнул зажигалкой. – Я просто хотел сказать, что то, что у меня в руках – это все, что тебе нужно для победы.
Андрей поднял вторую руку и поднес в круг света вокруг
