Штернберг или нет, но это посеяло бы в его душе смятение, ревность. Он был бы уничтожен морально, но захотел бы отомстить, поэтому, как только показались бы копейщики, графа следовало убить, но так, чтобы не попасться самому на этом мокром деле. Однако шли часы, а копейщиков все не было. Рыцари, и в первую очередь сам граф, ломали голову, почему не идет подмога. Но только Ариберту Черной Бороде наконец все стало ясно. Ради чего де Мо стал бы присылать подмогу? Ради того, чтобы спасти его, Ариберта, верного оруженосца, собутыльника, поверенного всех темных дел барона, и при этом, если бы убийство графа не удалось, нажить смертельного врага? Нет, не таков барон Франсуа де Мо. И Черная Борода это, как никто другой, прекрасно знал. Тогда, оставаясь в крепости, он не подумал об этом и обещал выполнить приказ. Какая роковая ошибка! Сеньор заведомо обрек своего слугу на смерть, в то же время рассчитывая на его преданность.
А как не хотелось Ариберту умирать! Отправляясь в Крестовый поход, он понимал, его господин не будет лезть на рожон, а возможно, вообще избегнет битв, поэтому то, что он выживет, казалось самим собой разумеющимся. И вот теперь – верная смерть! Негодяй и похотливый пьяница Черная Борода в душе проклинал себя за свою глупость, проклинал барона за его предательство. Но внешне он старался оставаться спокойным.
«Нет, подлый барон, – думал оруженосец, – больше ты мне не господин, а я тебе не слуга! Я не стану выполнять твой приказ! Пусть я умру, но ты, я уверен, недолго меня переживешь. Подохнешь, как собака! И ничего у тебя не получится с мадам де Ла Мэр! Она девка сильная, тебе не по зубам. Ты всегда был только мелким пакостником, трусом, а не истинным злодеем, каким хотел казаться. Ты всегда рассчитывал не на себя, а на помощь других, и именно поэтому ты слаб и ничтожен! Пусть я плохой, конченый человек и некогда мне исправляться, но я умру как воин. Граф фон Штернберг – вот рыцарь, которому стоит служить, он один достоин Кристабель, а ты нет. Будь же ты проклят, Франсуа де Мо!»
Был поздний вечер. Ворота горели, освещая внутренний двор зловещим пламенем. Штернберг сказал всем идти спать, ибо завтра надо иметь свежие силы. Пятеро дозорных дежурили на стенах по три часа, потом их сменяли следующие пять, и так до утра.
Арнольд фон Кассель, как и все рыцари, лег спать в общем зале, положив под голову седельную сумку. Во рту оставался вкус только что съеденного вяленого мяса, и барон был доволен и спокоен. Не то чтобы он не знал, что завтра, скорее всего, его последний день, не то чтобы не думал об этом. Просто все чувства Касселя притупились со смертью семьи. Больше уже ничто его не трогало, не волновало. Он просто жил, повинуясь самому древнему из всех инстинктов – инстинкту жить. Его радовало самое простое – еда, выпивка, хороший сон. Если это было – значит, все остальное не важно. Вот и теперь, поев, барон почувствовал приятную теплоту внутри и обволакивающую мысли дремоту. Ну и что, что завтра может быть конец? Сейчас-то главное – поспать. Барон улыбнулся, засыпая и оглашая темный зал богатырским храпом. Ему снилось его детство.
Рядом с ним лежал, глядя в потолок, Иштван Янош. Сон никак не шел к нему. Молодой венгр подводил итог своей короткой жизни. Иллюзий по поводу того, что может чудом, но удастся завтра выжить, у него не было. Что было у него за эти двадцать лет? Странствия, войны, любовь… А славы не было! Ни одного мгновения славы! Только трусость. И от этого на душе разливалась горечь. И близости с женщиной тоже не было. Так глупо и обидно! Но зато Иштван Янош испытал любовь, а это немало! И пусть она было только платонической, но, может быть это много больше, чем просто переспать с женщиной. И завтра, в свой последний день на земле, Иштван будет впервые чувствовать себя достойным носить рыцарское звание, достойным своего отца и матери, дальнего-дальнего предка вождя Булкчу, наводившего ужас на Германию, достойным Агнесс! Он просто знал это. Страх, его вечный спутник, навсегда покинул его. И завтра, когда лязгнут мечи, Иштван Янош не отступит ни на шаг, он повяжется шарфом Агнесс и будет биться до последней капли крови. Но, несмотря на уверенность в себе, сон все равно не шел. Единственное, о чем жалел Янош по-настоящему – что больше не увидит и не обнимет свою мать.
Прячась за зубцами стены, поневоле вдыхая запах горевших ворот, сидел в дозоре Карл фон Эйснер. Кутаясь в плащ, он смотрел на черный горизонт и черное небо без звезд. Ничего не было видно во мраке ночи, спустившейся на пустыню, но Эйснер видел мир, в котором ему никогда не жить. Далекий край земли, где растут высокие деревья, почва, никогда не знавшая человека, плодородна и мягка, ручьи сливаются в реки и мчатся по долинам и горам. И все это свободно и никому не принадлежит. Когда-то в этот земной рай приплыли викинги, а теперь колонисты из Братства Новой жизни построят там новое государство Равенства и Справедливости. Конечно, пройдет еще несколько лет, прежде чем корабли с поселенцами отплывут от берегов Европы, но это будет! Правда, без него, Эйснера. Его знания и навыки врачевателя так нужны людям, которые должны будут как бы родиться заново на новой земле, но что поделаешь! Все равно бы он не дожил до тех счастливых дней. Проказа разрушила бы его тело до отплытия, и кому он нужен там больным и немощным? Единственно, что радовало Эйснера – он смог раздобыть достаточно средств, которые приблизят заветный день. В Германии, Франции, Англии, в Скандинавских странах Братья Новой жизни неустанно трудятся втайне от властей и всех непосвященных людей. Желающих вступить в некогда маленькое братство становится все больше, а, значит, Эйснер не зря прожил жизнь.
Генрих фон Штернберг решил заступить в дозор на исходе ночи, чтобы самому все знать о передвижениях сарацин и о состоянии ворот под утро. Усталость этого тяжелого дня навалилась на графа сразу, как только он засобирался прилечь спать. Но все же, пересилив себя, он еще раз проверил дозорных, посмотрел на врага за стеной, посмотрел, сколько осталось на всех воды, кратко поговорил с теми, кто не спал, заверяя их в необходимости уснуть. Потом он поднялся в башню на то самое место, где вчера провел ночь с Кристабель. Здесь он
