Я даже не удивилась особенно. А вот деточки уверены, что дедушка Иерарх ни о чём не догадался: ну, они были такие чистенькие, беленькие и благостные… особенно Ларс — пушистенький такой котёночек.
Виллемина откровенно развлекалась:
— Ага, беленький котёночек с красными глазками! Во времена наших бабушек, даже матерей — от него шарахались бы в сумерках.
— Ну, — возразила я, — в сумерках у него глазки светятся, но тогда же было совсем светло, даже солнце проглядывало в честь твоей коронации.
— А между тем это очаровательное дитя очень встревожило его святейшество, — сказала Виллемина. — Его святейшество сказал мне, что его сердце болит, когда он видит столь юное создание со столь явной печатью Тех.
— Ты была права, — сказала я. — Впрямь хороший, иначе не болел бы сердцем, а велел бы сразу в каземат, в серебро, на костёр… как у них там принято…
— Знаешь, дорогая, — сказала Вильма, — мне очень жаль, что ты тогда не участвовала в беседе. Его святейшество рассказал мне много потрясающе интересного, такого, что Святой Орден не покажет широкой публике никогда и ни за что. Об алхимиках и чернокнижниках в ветви Сердца Мира и Святой Розы, например. И о том, какими методами порой делают карьеру преподобные наставники высших рангов. Крайне занимательно. И я уверена, что он коснулся этой темы лишь самым краешком, просто для того, чтобы дать понять, как доверяет мне. Дал. Я поняла, что мы с его святейшеством — союзники.
— Ох ты ж, ничего себе! — выдохнула я. — Вот прямо чернокнижники?
— Незадолго до раскола, — сказала Виллемина, — двух преподобных тихонечко «ушли» в провинциальный монастырь — в поисках благочестивого уединения, само собой. Потому что они очень квалифицированно навели на одного учёного бедолагу с претензиями на сан адских гончих.
— Хороши делишки в Святом Ордене! — фыркнула я.
— Как говорит наставник Лейф, нечисть любит прятаться в тени храмовых стен, — кивнула Виллемина. — Но давай вернёмся к нашим делам. Его святейшество демонстративно одобрил наши дела — во всяком случае, не осудил. Поэтому сейчас самое время — дожать на общественное мнение.
— Ладно, — вздохнула я. — Ты меня убедила. Буду дожимать.
— Чудесно! — обрадовалась Виллемина. — Надо будет сообщить Броуку, что мы позволяем встречу газетёрам… а ты предупреди Валора, что ему тоже хорошо бы там быть.
Я поперхнулась:
— Господи, Вильма, что ты подмешиваешь в молоко? Ольгеров эликсир? Ты ведь бредишь, дорогая! Как мы покажем Валора этим акулам? Они же и меня сожрут вместе с ним!
— Конечно, покажем, — улыбнулась Виллемина. — Потому что Валор умён, добр и очень элегантен, у него дивные, немного старомодные манеры, он даже сюртук носит, как камзол эпохи Эрвина Длинноносого. А ещё потому, что он на диво непринуждённо себя ведёт внутри искусственного тела.
— Леди Друзелла! — заорала я. — Пожалуйста, позовите Валора!
— Надо было позвонить, — хихикнула Виллемина. — Друзелла в соседнем покое, а не на восточном побережье.
— Это быстрее, — мрачно сказала я. — Я вот сейчас у Валора спрошу, что он думает об этой авантюре.
— Мудро, — согласилась Вильма. — Всё равно с ним тоже надо побеседовать.
Валор, конечно, и впрямь был очень элегантен. Он даже в Сумерках не выглядел таким изысканным — а тут дорвался. На нём всё блестело, не знаю, как у него это получалось. Может, дело в том, что он наслаждался одеждой — тем, что её можно сменить, тем, что её можно надушить пачулями, сандалом или даже иланг-илангом, тем, что она дополняет иллюзию живого тела… Я с детства привыкла к его мокрому истлевшему камзолу, кружевам, превратившимся в водоросли, — а он-то, оказывается, был убеждённым франтом, мой Валор…
Он поселился в наших казематах, забрал себе пару камер. Заявил, что ему доставляет удовольствие это место, что приятно, когда лаборатория под боком, что ему не нужна спальня, но нужны гардеробная, кабинет и библиотека. Гардеробная, ага. Место, где он занимался бы улучшением иллюзии. Он подолгу и с наслаждением смотрел на себя в зеркало — и ухитрился сделать себя более живым, чем это получилось у нас.
И пришёл он, как вельможа эпохи Эрвина, даром что в сюртуке. И ведь кого угодно такие локоны сделали бы женственным и забавным — но не Валора, шло ему. И одеколон у него был роскошный, и галстук он завязывал каким-то особо изящным узлом, и перчатки завёл — потрясающе был хорош. И кланялся здорово — современные мужчины так не умеют.
— Очень рада вас видеть, мессир Валор, — сказала Виллемина. — Надеюсь, мы не оторвали вас от важных дел?
— Что вы, прекраснейшая государыня, — сказал Валор. — Важные дела начинаются после заката, когда дети возвращаются из патруля. Сегодня прекрасный мессир Гунтар рассказывает о методах Дольфа Междугорского — и мне так же интересно будет послушать, как и детям. Завтра я рассказываю о защитных знаках, а после нам всем удалось убедить мессира Ольгера рассказать детям об основах практической алхимии.
— Мне кажется, что начало Университету Некромантии уже положено, — улыбнулась Виллемина. — Значит, завтра вы будете заняты только после шести часов пополудни, а утро у вас свободно?
— Если бы я не боялся перепугать подданных вашего прекрасного величества, — сказал Валор, — то отправился бы прогуляться по набережной. Но, поскольку такая перспектива меня пугает, я останусь во Дворце — и буду безусловно свободен.
Виллемина чуть нахмурилась:
— Мессир Валор, так не должно быть! Я хочу сказать: вас не должны бояться. Вы не должны сидеть взаперти, как какой-нибудь арестант. И ещё: моряки, которых мы с вами собираемся вернуть в мир живых, ведь тоже не должны пугать людей, верно? Представляете, как им будет тяжело и печально, если они вернутся, а их не примут родные и друзья? Вы ведь сами сказали: на службу хотят пойти именно те из них, кто погиб совсем недавно. А если у кого-то из них осталась жена? Старенькая мама? Разве мы сможем их удержать, когда они захотят увидеть родных?
— Ну да, — сказала я. — Жена в истерике, мамаша в обмороке, дети орут…
Валор печально кивнул:
— Скорее всего. Вы обе правы, дорогие леди.
— Нет, — твёрдо сказала Виллемина. — Так не должно быть. Мы должны объяснить людям, что это будет совсем не похоже
