class="p1">– Вы говорите о возвращении, воскликнул он, – сейчас, в эти минуты, когда… шаг дальше и эти гордецы в тревоге убегут перед нами… Вы хотите сорвать с головы вашего короля лавры победителя.
– Ваше преподобие, – заговорил Павел из Сиенна, – разве вы не видели, как мы, что делается с войском? Мы все тут умираем от голода и холода. Половина коней пала, в каждом лагере мы оставляем трупы, не от стрел неприятеля, но от болезни и усилия. Нужно пожалеть этих людей.
Цезарини молчал, опустив голову.
– Напрасные страхи, – шепнул он тихо, – Божья опека над нами. Провидение не даст погибнуть солдатам Христовым.
Среди рыцарства послышался ропот.
– Ваше преподобие, извольте за нас молиться, но об армии позвольте думать нам, потому что это наше дело, – сказал немного язвительно подканцлер. – Мы дали докозательство, что мужества нам не занимать, мы не от страха хотим отступить, а по принуждению…
Затем король, который слушал смущённый и грустный, вытянул к ним руки.
– Пётр, – сказал он подканцлеру, – я прошу тебя и вас, завтра предпраздничный день… завтра… только разрешите…
Я знаю и чувствую, что будет великая победоносная битва.
Потом, – добавил он с печальным вздохом, – если решит военный совет, мы пойдём в Буду!
Все молчали, подканцлер поклонился.
– Пусть будет ваша воля, – сказал он спокойно, – но послезавтра, не позже, мы должны возвращаться, если хоть часть войска, ваша милость, хотите домой привести.
Все тут же вышли из тесной палатки, в которой остались король, кардинал, молодёжь в стороне, а у входа Грегор из Санока. Кардинал измерил его недоверчивым взглядом, словно чувствовал в нём противника.
– Наши рыцари устали, – прервал молчание Цезарини, – это надлежит им простить, но они в самом деле выбрали плохую минуту потребовать возвращения. Мы потеряем плод всей экспедиции!
– Я боюсь, – сказал смело Грегор из Санока, – я боюсь, как бы из-за плода дерево не рухнуло. Есть предел человеческим силам… и мы до него дошли. Состояние войска ужасное, угрожает смерть. Ещё мгновение и наша гибель неизбежна.
Турок нас воевать не заставляет, зима для него лучший союзник. Битвы не даёт, потому что знает, что мы ляжем и без неё.
Король слушал словно устыдившись. Цезарини молча отвернулся.
– Это рыцарство, – прибавил Грегор, – показало столько мужества, что ему можно верить, когда говорит non plus ultra. Оно готово погибнуть, но короля мы обязаны спасти.
Кардинал шикнул.
– Мы все подвержены равной опасности. Почему мы её не ощущаем?
– Святой пыл вашего преподобия, – сказал магистр, – не даёт вам разглядеть земные дела.
– Завтрашний день решит, – вставил горячо король. – Уверенная победа… Она поднимет войско и придаст ему сил.
Цезарини воздел руки к небу.
– Тот, рождение которого в вифлеемских яслях мы будем позлезавтра радостно отмечать, наш Господь и вождь, позаботится о нас.
Король, словно хотел прервать неприятный ему уже разговор, тут же спросил Грегора из Санока о Збигневе Росперском, которого в этот день ранили в паховую область, и он должен был поехать на телеге в лагерь, потому что потерял много крови.
Грегор отвечал, что рану перевязали и кровь остановили, но Росперский нуждался в отдыхе.
Потом челядь принесла размороженное вино, чёрствый хлеб и скромный паёк, к которому, несмотря на усталость, едва прикоснулись, потому что день был пятничный.
Уже поздно ночью, кто мог, лёг ненадолго передохнуть, сняв только доспехи. Едва начало светать, в лагере всё пришло в движение. Часовые на окружающих горах заметили тьму неверных, которые, выбрав себе место над армией, собиралось засыпать её стрелами. Были слышны крики, визг, дикие призывы. Король, уже надев доспехи, нетерпеливо вскочил на коня и рвался командовать своими. Стягивали отряды, складывали палатки, собирались командиры, поднимали хоругви. Одним из первых Цезарини сидел на коне, собираясь следовать за королём, но Владислав, который выехал с молодёжью вперёд, просил его, чтобы остался в лагере.
В начале дня не с одной стороны, но вокруг закипел страшный бой. Казалось, что турки чувствовали, что врага сам поход и победы утомили. Смело бежали с гор и яростно бились.
Но звучала уже «Богородица», польские полки с королём бросились на неверных, а перед их железным отрядом кучки дикарей разбегались.
Грегор из Санока стоял за кардиналом, который, не слезая с коня, молился и благословлял. Он смотрел на своего короля, которого унесла лошадь, и он исчез с глаз среди суетящейся и кричащей толпы. Турецкие стрелы сыпались как град и издалека был слышен звон доспехов от них.
Вдалеке слышались две маленькие пушки, которые были с королём, поставленные сбоку, заряженные мелкими ядрами, которые засыпали в неё, и их грохот разносился по горам. Там, куда попадал их выстрел, сброд разбегался. Следом за ним скакали всадники. Но едва разогнали одну группу, спускалась с гор другая, словно в их недрах залегли бесчисленные толпы.
Наступил великий, белый день, но с ним вместе сорвалась снежная метель, которая облаками вылетала из оврагов и накрывала сражающихся. Всё войско с неимоверным рвением сражалось с неверными. При телегах и обозе мало кто остался, потому что и слуги, разогревшись, бежали сражаться. Над тем снежным полем боя, будто один громкий крик, рычало тысячи голосов.
Наступил полдень. Из-за пролетающих облаков на мгновение показалось бледное солнце и исчезло.
Битва не прекращалась… Цезарини молился, высматривая короля, но его уже увидеть было невозможно. Со своей верной свитой он находился в первых рядах.
Уже после полудня пешком, потеряв коня, раненный в лицо, потому что неосторожно снял шлем, показался хромающий Ласоцкий.
К нему поспешил Грегор из Санока.
– Как дела у короля? – воскликнул он.
И кардинал к нему повернулся.
– У короля! – сказал Доленга. – В него вонзилось столько стрел; не знаю, не ранила ли его какая-нибудь, но я видел, как он мчался вперёд, разбивал и рубил нехристей. Подканцлер тщетно его сдерживал. Он не хотел уступить, хотя на эти горы взобраться за ними нельзя, эта саранча падает нам на шеи.
Цезарини побледнел. Наконец он сам разглядел опасность и его охватила тревога за короля.
– Возьмите моего коня, – сказал он, – и если у вас есть силы, поезжайте к королю, убедите его возвращаться.
Ему нужно уберечь себя для лучших времён.
Опускались сумерки, когда наконец, армия, которая чудом храбрости поднялась на первые возвышенности, нанеся туркам немало ударов, потому что ими были усеяны склоны, постепенно из-за одной ночи начало отступать.
Грегор из Санока ждал только короля, ещё более нетерпеливый Цезарини выехал ему навстречу. На горах можно было увидеть толпы убегающих турок, скрывающихся в ущельях, и лежащие штабилями на снежных равнинах трупы. Возвращающиеся полки тянули победную песнь, которую ветер,
