из Тарнова, Николай из Хронстова, Николай Рожиц из Закрова, Хинка Топорчик из Балиц, Михал Ласоцкий, Станислав из Плешова и много, много других. Всё самое храброе рыцарство, один вид которого мог внушить неприятелю страх.
В экспедиции охотное участие приняли первейшие венгры. Менее броско презентовали себя наёмные полки, но те так разделились, чтобы не быть на глазах.
Рядом с королём, предшествуемый распятьем, ехал с крестом в руке кардинал Цезарини, который очень рассчитывал на себя, чтобы разогревать войско и не допускать, чтобы оно остыло, пока не нанесёт врагу смертельного удара.
После торжественного выхода из Буды, с криками, песнями, колокольным звоном и молитвами в костёлах, отряд двигался в таком душевном порыве, с таким огненным пылом, что, если бы в эти первые минуты столкнулись с врагом, смели бы его до конца, как буря.
Необычайно быстро преодолев Дунай, войско набросилось на стены Софии. Крепость не могла ему сопротивляться, развалилась в прах, а наёмные солдаты храбро бросились грабить.
Всех оживлял тот дух, который исходил от молодого короля. Он первый утром садился на коня, ложился спать последним, словно некая лихорадка его пожирала. Кардинал также ему остыть не давал, в нём был равно боевой дух. Ничто не могло сопротивляться победоносным отрядам, а каждая битва добавляла мужества.
Турки устраивали засады, нападали со стороны, поджидали в оврагах, редко выходил на битву более значительный их отряд.
3 ноября после множества победных битв последовала кровавая и счастливая битва под Ниссой.
Захватили ворота Трояна, овраги Ссулу-Дербент. Турки уже не осмеливались выйти в поле, но окружали проходы, скрывались за скалами, засыпали стрелами с горных вершин.
Почти накануне Рождества среди этих вершин, покрытых снегом, на дорогах, стеклянных ото льда, расположилась армия на короткий отдых. Победный поход, постоянные небольшие стычки, которые не давали времени подумать и отдохнуть, удерживали всё войско в этом состоянии рыцарского ража, который ослеплял взгляд на последствия и не давал видеть опасность.
В тот день, когда разбили на ночь лагерь в долине среди белых гор, ветер с которых дул снегом и морозом, король вошёл в бедную палатку, чтобы, если не снять, то хотя бы ослабить доспехи на плечах.
Старшие из его товарищей, кони которых по дороге пали, увидев нехватку провизии, грядущую зиму, закрытые овраги, в глубине которых засели турки, первыми начали требовать возвращения. Далее продвигаться было невозможно…
Но кардинал Цезарини, который сам был готов жить сухим хлебом и растопленным снегом, стремился вперёд и о возвращении говорить не давал.
Исхудавший Грегор из Санока грел руки у маленького, с трудом разожжённого костра, в жалком шатре, который качал ветер и в который залетал снег, когда подошёл подканцлер Пётр из Шекоцин.
Он не снял с себя ни доспехов, ни шлема, держал в руке несколько стрел, которые воткнулись в его кольчугу, а одна из них слегка ранила в плечо.
Это был один из храбрейших рыцарей и один из самых заботливых о короле.
– Слава Иисусу Христу, магистр Грегор, – сказал он сидящему, который даже не взглянул на гостя. – Завтра будет предпраздничный день, по-видимому, рыбы не поедим…
– Лишь бы хлеб был, – вздохнул Грегор.
– Не все его, наверное, получат, – ответил подканцлер, – один кардинал живёт словом Божьим и огнём святыни, но мы, недостойные грешники, вскоре погибнем, если не от неприятельских стрел, то от мороза и голода, Богу на славу, но кому на пользу, не знаю.
Грегор улыбнулся, поправил огонёк, который тушил ветер.
– Магистр, пора бы нам уж подумать, если не о себе, то о короле, – добавил Пётр из Шекоцин. – У вас панское доверие. Итальянец, святой человек, но ни слова, ни страны не знает и войны не понимает. Побед, благодаря Провидению, мы одержали достаточно, вытворяли чудеса… Турки нас окружают, голод нам досаждает, зима на носу… не выйдет отсюда наша нога!
– Действительно, панское ухо для меня доступно, – сказал Грегор, – но как сдержать победителя? Он не видит и не хочет видеть опасность, а если бы даже её почувствовал, одно слово кардинала толкнёт его дальше.
– Ради Бога, магистр, – прервал подканцлер, – короля и его славу нужно спасать. Мы победили, но, желая сверх силы, мы потеряем плоды. Скажите ему…
– Я? – ответил Грегор. – Он не послушает меня. Сходите вы все, кто дал доказательства храбрости и выдержки, у вас больше прав говорить, чем у меня.
– Пойдёмте и вы с нами, – воскликнул подканцлер, – король в своём шатре и уже готовится к завтрашней стычке, которая неминуемо нас ждёт, потому что мы окружены. Пойдёмте.
Чуть поколебавшись, Грегор встал, поправил на себе кожух и, вздыхая, пошёл за подканцлером.
В чистом поле, в снежную метель, накрывшись епанчами, стояли неподалёку и тихо совещались главные польские рыцари: Ян из Бобрка, Пётр Наленч, Павел из Сиенна и другие. Они потихоньку, но весьма оживлённо беседовали, когда Пётр из Щекоцин подошёл с Грегором.
– Пойдёмте к королю, – сказал, подходя, подканцлер.
В нескольких шагах была палатка Владислава, сделанная из простого войлока, маленькая и тесная. В ней слабо горел свет, а через открываемый ежеминутно проход была видна толпа народа. Палатку наполняла молодёжь.
Тем временем челядь у жалкого огонька разогревала замёрзшее вино и остатки окостеневшего от мороза мяса.
Владислав стоял посередине, сняв с головы шлем, с распущенными волосами, со сверкающими глазами, с сияющим лицом. Он, Тарновские, Завиши вели оживлённый разговор.
Кардинал находился в другой палатке на молитве.
Когда старшина показалась у входа, младшие расступились, король, увидев, что их входит такая толпа, слегка нахмурился.
Подканцлер снял шишак и заговорил:
– Мы пришли к вашему величеству, – сказал он, – с долгом верных слуг. Мы сначала шли, не обращая ни на что внимания, но дальше, пожалуй, кости сложить придёться. Войску не хватает провизии, лошади падают, мороз сковывает.
Нас окружают турки, а зима и снег добивают. Милостивый пане, мы готовы умереть, но вам, молодому и предназначенного для великих побед и дел, мы не можем позволить тут напрасно погибнуть… Мы были победителями, но пора возвращаться, пора…
Все стали вторить подканцлеру.
Король вздрогнул от нетерпения.
– Ради Бога! – воскликнул он. – Возвращаться, возвращаться, когда мы на пороге победы?
– Этого порога мы не переступим, – сказал подканцлер, – люди мрут как мухи. Не перед турком отступим, а перед морозом и снегом, перед голодом!
Бормотание и несколько голосов подтвердили слова Петра. Король был явно расстроен. Затем сбоку поднялась стенка и в палатку вошёл кардинал; на нём была шуба из соболя. Его бледное лицо выражало ужас, глаза беспокойно бегали.
Король, словно взывая о помощи, взглянул на него.
Цезарини уже поднимал руки.
