Ирония судьбы! Вот как, оказывается, я «отомстила» своей матери, даже не подозревавшей о том, отчего так жестоко пострадал Ленька. И я, и мать, и отчим — все мы благополучно остались в стороне, а Леньке, не имеющему никакого отношения к нашей семейной ссоре, предстояла тюряга за ста замками.
Теперь я вас спрашиваю, было ли сердце у этого добродушного судьи, или его не было вовсе? Ведь не Ленька, а он совершил преступление, осудив ни в чем не виноватого парня на такой срок.
У нас почему-то считается, что, если вор грабанул квартиру или нанес человеку ножевую рану, — это преступление, за это полагается тюрьма. А если ограбили мальчишку, отняв у него не вещички, а лучшие годы его юности, если ранили его побольнее, чем можно ранить ножом (ведь такие раны заживают куда медленней, чем ножевые, да и заживают ли вообще — вот вопрос), почему-то считается, что это не тягчайшее преступление, за которое виновный должен нести судебную ответственность, не покушение на человеческую жизнь, что в нашем государстве должна быть ценнее всего, а всего лишь судебная ошибка, и то в том случае, если решение суда будет признано ошибочным.
Последнее время в центральных газетах я читаю статьи о людях, осужденных на разные сроки. Вся вина этих людей заключалась только в том, что они боролись за правду. С ними просто свели счеты. Учинили бесстыдную расправу. Причем учинили расправу, пользуясь своей властью. Верней, не своею, а нагло присвоенной, украденной у государства. Какое же наказание они понесли за это воровство? Что-то я не читала в этих гневно-справедливых статьях, чтоб должностные лица, виновные в этих преступлениях, предстали перед судом и понесли суровое наказание. В лучшем случае они отделываются выговорами или снятием с работы. Даже тогда, когда судьи, народные заседатели приговаривают невинных людей к смертной казни.
Хорошо, что сейчас можно обо всем этом говорить. Время настало. Вам, видимо, не раз встречался в литературе образ богача, миллионера, который год за годом проматывал свое огромное состояние. И наконец, остался без копейки. Сперва ему давали в долг. Долго давали. А потом перестали давать. Все. Точка. Проси не проси, больше ни копейки. Хоть в долговую яму.
Так вот, нам История сейчас предъявила счет за все годы мотовства и беспечности.
Хочешь не хочешь, а платить по счету надо. Больше отсрочек не будет.
Мы сейчас боремся за правду. И это замечательно! Но ведь правду надо подтверждать делами, а иначе она может стать ложью.
О чем я? Вот о чем: через три года Ленька был освобожден. Но он так и не смог найти себе место в обычной жизни. Обычной жизнью стала для него та, казалось бы, противоестественная жизнь с дружками и лагерными нравами. А нормальная жизнь стала для него чужой, противоестественной.
Вот какое грустное письмо я написала Вам в день своего рождения.
Но другого письма у меня бы не получилось.
Ваша Таня, Маня или Люба».
— Да… С этой девчонкой не соскучишься! — задумчиво сказал я, прочитав письмо. — Девчонка гибнет. Парень гибнет. А универмаг ограблен на полторы сотни тысяч!
— Вот какая штука, понимаешь, — хмуро произнес Степан. — Все сходится — один к одному. Леонид — уголовник, рецидивист. Она сама мне об этом пишет. Пишет, конечно, не зная, что твой брат видел, как этот самый Леонид дарил ей часы из ограбленного универмага. Если бы она знала, что нам известно о подаренных ей ворованных часах, она бы никогда не дала нам в руки такого досье на своего дружка.
— Тихо-спокойно! Я предлагаю другой вариант! — закричал мой брат. Его явно прорвало. — Я начал расследование, и я его закончу! Я знаю дом, где живет Леонид, знаю подъезд. Номер квартиры узнать проще простого. Надеваю парик, темные очки, наклеиваю усы и бороду и проникаю в его квартиру как слесарь-сантехник! Гениально!
И дальше он понес такую ахинею, что мне пришлось его прервать. В такие минуты мне становится жалко брата.
— Лева, — сказал я, — ты очень умный. Даже, может быть, гениальный человек. Но ты настолько умный, что переутомляешься от большого количества ума и, чтобы отдохнуть от него, делаешься полным дураком.
— Мне надоели твои дурацкие шутки, — хрипловато, будто сорвав голос, сказал брат и, как в бомбоубежище, гордо удалился в другую комнату.
— Этот самый твой Лева может наломать таких дров, — сказал, прощаясь со мной, Степан и с упреком посмотрел на меня так, будто я был повинен в глупостях моего брата. — Он может завалить все дело. Надо немедленно брать Красикова,
Но случилось так, что в этот же воскресный вечер Папсуй-Шапка пришел ко мне снова. Пришел он ко мне в завьюженном мокрым снегом пальто. Почему-то без шапки, от чего особенно бросалась в глаза бледность его лица и возбужденность взгляда.
— Папсуй без шапки! — удивился я. — Где же ты потерял половину своей фамилии?
Но острота моя не произвела на него никакого впечатления.
— Почтамт, — сказал он.
— Что — почтамт? — не понял я.
— Почтамт. Девчонка. Поножовщина.
Когда я с трудом размотал эти его слова, получилось вот какое повествование.
Вечером к нему пришла его невеста — Клавдия. Собрали праздничный ужин, сели за стол, чтобы отметить вдвоем годовщину их знакомства. Они очень готовились к этому знаменательному для них дню — Клавдия даже сшила новое платье.
Раздался телефонный звонок. Папсуй снял трубку. Звонила девчонка. Срывающимся от волнения голосом она сказала, что находится на переговорном пункте почтового отделения — в квартале от его дома. Выйти на улицу не может. Там, на улице, ее стерегут двое парней с ножами. Ей от них еле удалось скрыться на переговорном пункте. Выйдет — они ее прикончат. «Сломают через колено», — как выразилась она. Последнюю фразу она сказала тихо, шепотом, зажатым в ладони, что особенно его напугало.
Папсуй поспешно надел пальто. Будучи человеком прямодушным, он сказал Клавдии, что звонила девчонка, что она его ждет на переговорном пункте. Но кто она такая, почему по первому слову этой девчонки он бросает ее, Клавдию, в такой знаменательный для них день и бежит сломя голову к этой девчонке, Папсуй вразумительно объяснить не мог. Он очень торопился. Дорога была каждая минута. Времени, чтобы размотать односложные фразы, которыми он привык изъясняться, у него не было.
Клавдия схватила пальто. Хлопнула дверью. И выскочила в чем была, в одном своем новом платье на улицу. Папсуй бросился за ней, второпях не надев даже шапки.
Он выскочил на улицу и остановился. Догонять ли ему Клавдию или бежать спасать девчонку? Как ему
