Орущую Анечку сразу унесли, и где-то там ею занимались – обрабатывали, мыли, тестировали, пеленали, а из меня выходил послед. Легкие потуги при этом воспринимались почти лаской, а в ушах звучал младенческий крик. И снова эта новизна чувств – будто музыку слушаешь и в то же время беспокойно и тревожно. Хочется прижимать к себе живой орущий комочек и утешать, успокаивать... Что же она плачет так громко? Ей настолько больно? Это ужасно… вот эти бессильные переживания действительно были тяжелыми.
Когда нас уже выписывали, кроме Иры и Голубева, который вынужденно стал почти что моим личным водителем и сейчас тоже ожидал, стоя у машины, я увидела и Олега. Последние три месяца мы виделись всего пару раз, да и то мельком. И всякий раз он смотрел на меня как-то странно, хотя я особо не вдавалась в анализ. Понятно, что я расплылась и точно не похорошела - впереди меня торчала маленькая гора. И понятно, что любимые комбинезоны разного фасона, затянутые на талии, сменило бесформенное платье, а волосы я просто убирала в хвост, хорошо еще – не остригла, потому что в какой-то момент они стали выпадать. Мне назначили что-то дополнительно… но сейчас не об этом - Олег держал в руках букет цветов и, кажется, готовился принять в руки Анечку. Во всяком случае, мне так показалось – слишком уж напряженной была его поза, а взгляд на сверток в руках медсестры – изучающим и решительным. А я…. Я испугалась.
Это было смешно и, наверное, даже глупо. И в то же время я не могла ничего с собой поделать – помнила о том, что у него все это время были какие-то женщины, и вот это брезгливо-опасливое… оно сработало - мысль промелькнула и задержалась. Я напряженно смотрела на него и соображала - а безопасно ли будет доверить ему ребенка, даже если просто дать подержать? А, собственно, зачем это делать – пришла в голову мысль очередная. Если уже существуют эти опасения?
Я перехватила у медсестры Аню и аккуратно прижала к себе, заглядывая под кружево выписного конверта – носик пуговкой, крохотный причмокивающий ротик – я только что покормила ее. Прогноз на длительное кормление был неутешительным, врач советовала разные способы и меры по улучшению «надоев», но в конце выдала неутешительный вердикт:
- Бывают коровки и не молочные, что делать? Если получится покормить месяцев до двух-трех, это будет просто замечательно. За это время ваша кукла успеет впитать из материнского молока все, что положено.
Сейчас моя кукла спала, и отдавать ее в руки чужого, возможно не совсем стерильного (и это еще мягко сказано) дядьки я не собиралась. Он шагнул ко мне, неловко держа букет перед собой, протянул его…
- Зачем ты здесь, Олег? Это Ира сказала, когда нас выписывают?
Ирка сердито отвернулась, а Олег вдруг коротко выдохнул и тихо ответил дрожащим от ярости голосом:
- Тогда я гонял чаи с Берестовым. В городе она, - кивнул он на злющую Ирку, - видела меня, когда я помогал его дочке. Его не оказалось дома, а ей нужна была помощь с машиной – там тоже младенец. Я случайно оказался рядом и предложил ее. Теперь я понимаю, почему ты шарахалась от меня все это время.
Случайно… опять это случайно, хотя какое мне дело? Ольга…?
- Олег, я никуда не шарахалась, живу себе и живу. И тебя уже не должно быть рядом, я не для этого разводилась. А Ольга очень интересная девушка и нет ничего странного…
- Спасибо, - ехидно поклонился он мне, - но у меня в этом плане стойкая аллергия на их семейство. Можешь не беспокоиться на этот счет.
- Да я наоборот – меньше беспокоилась бы, если бы ты только с Ольгой, - пробормотала я, упрямо уворачиваясь от его рук, которыми он тянулся к Ане.
- Я не таскаюсь по проституткам! - прорычал он, передохнул и разом сменил тон на просящий: - Дай просто взгляну.
И я сдалась – приоткрыла уголок конверта. Олег минуту постоял, внимательно вглядываясь в крохотное личико, и быстро метнулся взглядом к Саше, который ждал у машины.
- Я говорила тебе, что отец не он, - вымучила я из себя. Тошно было от всего этого и почему-то опять больно. Я решила, что нужно еще больнее, иначе это не закончится никогда.
- Олег, я не стану записывать Аню на тебя и откажусь от алиментов. Не можешь общаться нейтрально - просто исчезни из моей жизни, ладно? Не заставляй бежать из города с ребенком на руках. У меня и так мало молока…
На этих словах он сглотнул, опустив глаза на мою грудь.
- … поэтому не нужно качать права, мотать мне нервы и ставить под угрозу даже эти скудные Анины запасы, - закончила я.
- Аля, я на самом деле мог бы стать ей отцом… с радостью, - смотрел он на Аню, не отрываясь, - она очень похожа на тебя.
- Договорились, Олег? Пожалуйста… уходи.
Он резко развернулся на месте и рыкнул, отходя: - Какая же ты дрянь, Ирка! Не ожидал, честно…
Проходя к машине, швырнул цветы в урну, а Ирка всхлипнула, опуская голову, и я поспешила успокоить ее, глядя в спину уходящему Олегу:
- Ир, это все к лучшему. Теперь он успокоится, наконец. Поехали уже домой. Здравствуй, Саша, - кивнула я Голубеву. В груди пекло и щемило. Гадство, как же это больно - вот так, намеренно и продуманно, причинять боль другим... Олегу.
- Я не сообщала ему, наверно, это кто-то из больницы. А я увидела его и вызверилась – такое зло взяло! А получается – напрасно. Я не должна была говорить тебе. Видишь, как все обернулось? Ошиблась… – отстраненно заметила подруга.
- Да не ошиблась ты, Ир! Какая помощь? У нее своя машина. Дай ты ему уже жить! Мне самой страшно представить, что он все это время всерьез надеялся. Тяжело сейчас получилось – с кровью… грубо, обидно, по живому. Но если он не понимает иначе?! Плюнь и забудь.
Ирка послушно сплюнула, продолжая тихо плакать и помогая нам сесть в машину Голубева.
Аня оказалась золотым ребенком – ела и спала, ну и расходовала памперсы. Не капризничала, хотя меня уже просветили, что все будет – когда мы приступим к настоящему прикорму овощами, фруктами и мясом. Молока пока хватало – я делала все, чтобы его запасы восполнялись к кормлению. Анька росла и менялась – постепенно, от недели к неделе. Прошло три месяца со дня ее рождения, и уже ясно было, на кого она будет похожа – точно не на меня. Глаза определенно были черными, а не карими. Волосики - мягкой шапочкой на крохотной детской головке – кудрявыми, а не волнистыми. Нижняя губа упрямо выдавалась вперед – чуточку, но заметно. Тоже, как у Вани. Носик пока не обрисовался – пуговка себе и пуговка, но потом он должен был стать почти прямым - с едва заметной, плавной горбинкой.
Мы с ней уже понимали друг дружку, притерлись и примирились с имеющимися в наших характерах недостатками. Анжела относилась к Ане с осторожным любопытством, Ира – с материнской нежностью. А для меня в ней был весь смысл жизни. Я вспоминала, как мечтала о таких вот розовых пальчиках с крохотными ноготками, которые так страшно было обрезать. Мечтала целовать и щекотать пяточки, смотреть, как она спит, раскинувшись морской звездочкой… И сейчас я все это имела, все было и даже больше – Анькина отрыжка на моей одежде, детские какашки – все было в радость просто до умиления. Врач пророчески назвала Аню куклой и пока что она оставалась для нас именно куклой. Интеллект на сытой мордени пока никак не просматривался, разве что в хитрой улыбочке?
