Астронавты в корабле тоже сохраняли неофициальный тон. Ловелл, посмотрев в иллюминатор, заметил, что тонкая кожура атмосферы теперь уплотнилась – солнечный свет, пробивающийся сквозь нее, разбивался на спектр тонов от космического черного до темно-синего, затем красного, оранжевого и, наконец, ярко-желтого. Всего три Рождества назад они с Борманом провели две недели, глядя в иллюминатор на эту радужную ленту. Андерс, чрезвычайно занятый во время краткого пребывания «Аполлона-8» на земной орбите шесть дней назад, этого зрелища, скорее всего, не видел вовсе.
– Вижу старое… – начал Ловелл, поведя рукой в сторону иллюминатора.
– Что такое? – спросил Андерс.
– Старое доброе свечение атмосферы, вот что, – ответил Борман.
Андерс взглянул на него и, не очень впечатленный, уткнулся обратно в план полета.
– Свечение атмосферы посмотрю в другой раз, – сказал он.
Ловелл не отставал:
– Ты его никогда не видел. Взгляни.
– Если не увидишь свечение, значок не дадут, – поддразнил Андерса Борман – так стюардессы в самолетах, пытаясь угомонить беспокойных детей, обещают им подарить сувенирные «крылышки» пилота за хорошее поведение.
– Точно, – подтвердил Ловелл.
– Вижу, вижу! – засмеялся Андерс, старательно изображая, как он глазеет в окно. А затем он напустил на себя вид пилота-новичка: – А что, именно сейчас мне полагается спрашивать: «Ловелл, а какая сейчас перегрузка?»
Шутки шутками, но стрелка на индикаторе перегрузок начала дергаться. Свечение атмосферы тем временем стало ярче и уже отражалось от стекол. Отражение становилось все интенсивнее и стало приобретать красный цвет – первый признак трения корабля об атмосферу.
В этот момент НАСА передало на борт напоминание включить радар-ответчик, чтобы спасательные суда могли отслеживать спускаемый аппарат во время падения. Впрочем, ЦУП оставалось лишь надеяться, что астронавты получили и выполнили команду, поскольку сразу после этих слов связь прервалась.
– И мы потеряли сигнал, – объявил Хейни.
* * *
Ловеллу не требовались никакие комментаторы – свист в наушниках сам по себе все объяснил. Экипаж вновь остался без связи. Ловелл повернулся к Андерсу.
– Билл, контрольная карточка опять у тебя? – спросил он.
– Она у тебя? – повторил Борман.
– Да, – ответил им Андерс, показывая полетный план.
– Я тебе скажу, когда начнутся перегрузки, – добавил Ловелл уже без всяких шуток.
– Легко не будет, погодите, – сказал Борман и повернулся к Ловеллу: – У тебя еще нет 0,05 g?
Эта величина – 0,05 g – была бы первым указанием на то, что вход в атмосферу начался официально.
– У меня 0,02, – ответил Ловелл.
Случайная шайба, которую пропустили при уборке, теперь обрела сколько-то веса, вплыла в пространство перед глазами и начала замедленно падать.
– А вот и шайба, – сказал Борман. – Можешь поймать?
Однако дотянуться до нее никто не успел – кусок металла куда-то унесло.
Ловелл не сводил взгляда с приборов, отслеживая показания акселерометра и бортового хронометра. Он точно знал, как будут действовать время и тяготение, когда они заодно.
– Будьте готовы – тридцать восемь, тридцать девять, сорок, сорок один… – и умолк. И тут же: – 0,05!
– 0,05, – подтвердил Борман.
– О’кей, дождались! – воскликнул Андерс.
– Держитесь! – бросил Борман.
– Нарастает, – сказал Ловелл.
– Отсчитывай перегрузку! – скомандовал Борман.
– У нас 1 g! – объявил Ловелл.
Астронавты замолчали примерно на 20 секунд, перегрузка стремительно росла. Ловелл видел, как стрелка доползла до двух, затем до трех, до четырех и дальше.
– Пять, – сказал он с усилием, пытаясь выговорить это слово, пока сила впятеро больше нормальной земной гравитации давила ему на грудь. Затем сверху положили еще один камень.
– Шесть, – процедил он сквозь зубы.
Красное свечение за бортом сменилось огненно-оранжевым, затем темно-желтым, затем ярко-желтым, затем чистым, почти слепящим белым. Астронавты щурились; Борману казалось, будто он находится внутри флуоресцирующей лампы. Белый свет, которому уже некуда было становиться ярче, держался на том же уровне; перегрузки, которые не знали никаких пределов, дошли до 6,84 g.
Затем, наконец, «поезд» пошел вверх и перегрузки стали снижаться.
– Четыре, – сказал Ловелл с некоторым облегчением от ослабления давления.
– Ничего себе, а? – сказал Андерс.
Через миг Ловелл, которому теперь дышалось еще легче, в очередной раз доложил:
– У нас меньше 2 g.
– Отлично, ребята, – сказал Борман.
Передышка не была долгой. Экипажу еще предстоял финальный спуск, когда перегрузка вновь превысит 4 g. До земной поверхности оставалось 53 300 м, и корабль находился в свободном падении. Два тормозных парашюта, диаметром почти 4 м каждый, будут введены только на высоте около 7500 м, отчего корабль замедлится до скорости 300 км/ч – меньшей, но по-прежнему смертельной. И лишь на высоте около 3000 м раскроются три главных парашюта, каждый диаметром 25,5 м, которые затормозят корабль до приемлемой скорости.
И даже тогда ее «приемлемость» будет лишь относительной. Корабль ударится о воду на скорости всего 35 км/ч – почти пустяк, если вы летите в аппарате, который считаные минуты назад двигался со скоростью в тысячу раз большей. Однако 35 км/ч – это 9,8 м/с, на этой скорости вода при ударе кажется твердой и наносит удар с такой силой, что щелкают зубы. Продуманное расположение парашютов немного смягчает проблему: они закреплены так, что корабль висит немного косо, так что командный модуль не ударяется о воду широким плоским дном, а входит в нее передней кромкой. Кроме того, сиденья астронавтов монтируются на сминаемых алюминиевых опорах, которые сжимаются от столкновения и принимают на себя часть удара.
Однако все это предназначалось для более позднего этапа, когда «Аполлон-8» подойдет ближе к земной поверхности и будет двигаться медленнее, чем сейчас.
* * *
Далеко внизу, в Тихом океане, с палубы авианосца «Йорктаун» уже начали взлетать вертолеты и подтягиваться к тому участку, где ожидалось приводнение командного модуля. После прибытия спасательных команд вертолетам оставалось лишь зависнуть в воздухе и сохранять позицию.
«Аполлон-8» еще не вышел на связь. До этого рубежа космическому кораблю оставалась еще как минимум минута, и Хейни в своих комментариях старался не взвинчивать ожидания публики.
– Судя по нашим графикам, корабль сейчас должен находиться примерно в 65–67 км над земной поверхностью, – произнес он.
