Поддерживать дисциплину и запрещать грабежи всегда проще и легче на дружественной территории, но этого можно было добиться и в местах активных операций. Мы убедились, как разорение могло проводиться целенаправленно в конкретных местностях и вражеских поместьях, причем очень часто целью становились отдельные постройки. Даже шевоше Черного Принца, символизирующие смерть и разрушение, представляли собой вполне сосредоточенные, целенаправленные операции. Во время похода в Лангедок в 1355 году капитан Аруилля немедленно сдал замок и три местных подчиненных ему городка — при этом всех сложивших оружие пощадили. На следующий год на пути в Пуатье войско принца Эдуарда нанесло большой урон западным границам области Лимузен, после чего внезапно прекратило операцию в Беллаке: вдова одного из тамошних землевладельцев имела родственную связь с английским королевским семейством.
Разорение территорий также применялось в качестве отвлекающей тактики. Когда в 1216 году английский король Иоанн узнал о том, что замки в Виндзоре и Дувре осаждены неприятелем, он немедленно предпринял разорительный поход на поместья своих врагов в сезон сбора урожая. И смог отвлечь их от осад. Аналогичным образом, разорение становилось средством для того, чтобы втянуть неприятеля в решающее сражение. На графа Балдуина Фландрского это не подействовало — увидев, как враг предает огню и разорению его земли, он заявил своим воинам: «Ну, землю-mo они с собой забрать не смогут». Балдуин, как Александр II, Давид I, Людовик VIII и другие вожди и полководцы, был готов жечь и разорять собственные земли, лишь бы воспрепятствовать продвижению противника. Политика выжженной земли — контрразорение как защитный механизм, — била противника его же оружием. Граф Раймонд Тулузский эффективно применил ее против французов в Авиньоне в 1226 году:
Обеспечение [французских] солдат провизией сорвалось, и многие умерли, ведь граф Тулузский, как искусный воин, перед приходом французов устранил с их пути все источники ее пополнения. Он увел прочь стариков, женщин, детей, а также лошадей и домашний скот, чтобы лишить [неприятеля] всяческой опоры и поддержки. И страдали не только воины — от голода гибли также боевые кони и скот неприятельского войска, ведь граф приказал распахать все окрестные поля, чтобы для скота не осталось никакого корма, кроме того, что был завезен из Франции; поэтому крупные отряды неприятельского войска вынуждены были покидать лагерь в поисках провизии для войска и фуража для лошадей, и во время таких вылазок… они часто несли большие потери от атак со стороны графа Тулузского, который вместе со своими людьми устраивал засады.
Предыдущий раздел весьма поучителен, поскольку показывает, как граф Тулузский защищал своих подданных, разоряя собственные земли и силой выгоняя людей из собственных жилищ, чтобы предотвратить их пленение и последующие требования выкупа. Однако их страдания могли усугубиться за счет изголодавшихся солдат вражеского войска, которые еще сильнее озлобились из-за отсутствия пищи и богатой добычи. Повышенная враждебность врага провоцировала более жестокое отношение к мирному населению.
Когда на передний план выступили колониальные мотивы и межэтнические противоречия, то все это должно было вылиться в еще большую жестокость. Одно дело, если у кого-то из мирных жителей разорили землю — это считалось либо предупреждением, либо мерой политического воздействия. Совсем другое дело, когда их физически выдворяли из родных мест. Такой оказалась участь жителей Пти-Андели, когда французы захватили этот городок во время осады Шато-Гайара, — на смену им пришли французские колонисты. Подобная судьба ожидала население многих побежденных городов; изгнание и замена населения представляла собой важную характерную особенность средневековой войны.
Как и при осадной войне, страх считался важной составляющей походов, средством подавления решимости противника, принуждения его к капитуляции или к соблюдению определенных условий. Разрушительный характер разорения земель усугублял страх. Такая тактика пригодилась английскому королю Иоанну в 1215 году, когда во время похода на север он почти не встретил сопротивления со стороны мятежников; его жестокая репутация аналогичным образом сработала и против шотландцев в 1209 году. Варварское войско Давида вынудило Стефана пойти с шотландцами на переговоры в 1136 и 1138 гг. Существует бесчисленное множество примеров, когда расчет на страх оправдывал себя, но и у этой «медали» имеется оборотная сторона, с чем, собственно, и столкнулся Черный Принц под Каркассоном. Сохранилось немало подтверждений контрпродуктивности страха, как мы уже смогли убедиться. Роджер Вендоверский сообщает, что на валлийских болотах английские войска иногда следовали валлийской традиции обезглавливать своих врагов. Так валлийцев, напавших на земли Хуберта де Бурга в 1231 году, после поимки обезглавили; Бург привез их головы королю Генриху III. Принц Ллевелин во время типичного кельтского пограничного конфликта в массовом порядке убивал мирное население, укрывшееся в церквах, в том числе женщин и детей. В 1245 году Матвей Парижский вспоминает о том, как английский отряд возвратился в лагерь с сотней голов, отрубленных у поверженных в схватке валлийцев, а также о том, как валлийцы рубили головы всем, кого им удавалось схватить в нескольких разоренных городках в 1258 году. За головы убитых валлийцев англичане даже предлагали награду. Однако уверенность в том, что это поможет как-то ограничить или сдержать набеги валлийцев, не подтвердилась. Фредерик Супе, изучавший эти отвратительные злодеяния, приходит к выводу, что единственное реальное преимущество для англичан заключалось в том, что подобные зверства давали выход их гневу и помогали осуществить «психологическое возмездие». Очевидцы же утверждают, что «жестокость лишь разжигала у валлийцев ответное чувство мести. Поэтому террор в военном отношении не мог служить сдерживающим средством». То, что получалось в одном месте, отнюдь не гарантировало успех в другом. Поэтому злодеяния и зверства в средние века повторялись непрерывно.
Успешное разорение земель, деревень и городов являлось экономически эффективным способом ведения войны, поскольку накладывало на противника весьма обременительные расходы. Налетчики рассчитывали возместить расходы на свой поход путем грабежей, отступных и выкупов; на долю защитников выпадало тяжкое бремя налоговых потерь, а также необходимость больших затрат на укрепление городов и замков. В конечном итоге крупные походы имели под собой политические цели. Они наглядно демонстрировали подданным противника, насколько те беззащитны и насколько им было бы лучше служить другому лорду, обладающему реальной властью. Вот Черный Принц и совершил свой поход в Лангедок, когда Иоанн, король Франции, был политически весьма слаб. Кристофер Оллманд четко охарактеризовал цели разорения: «Война, состоящая из ряда успешных разорительных походов, может еще больше пошатнуть уверенность государей, продемонстрировав им, что, будучи королями, они не обладают достаточной властью для выполнения своей основополагающей роли — защищать собственный народ. В этом смысле доверие к ним оказывалось подорванным». Разорение разрушало сами основы отношений между лордом и его подданными. В Швабском зерцале[25] XIII века говорится: «Нам надлежит служить своим господам, потому что они защищают нас; если же они не защищают, то и мы не обязаны служить им».
