Люк наверху закрылся, вновь оставив меня в кромешной тьме. Сердце готово было выскочить из груди, я лежал под досками весь мокрый от пота, несмотря на то что спина уже понемногу начинала подмерзать, и молился, чтобы меня не нашли, решив, что живым им не дамся. Сколько я так лежал в потёмках, трудно сказать. Мне показалось, вечность, к тому же мороз снизу всерьёз взялся за мою спину. Когда Кузьмич меня вызволил из заточения, оказалось, что визит незваных гостей занял чуть больше часа. Хорошо, гости ограничились чаепитием и отправились дальше, потому что до темноты планировали добраться до Кослана.
Потом уже я спросил у Кузьмича, откуда у него, некурящего, табак. Тот пожал плечами: мол, в жизни всякое пригождается.
Это событие стало, пожалуй, единственным, когда мне пришлось изрядно поволноваться. В остальном один день был похож на другой, и, когда наконец солнце стало по-весеннему тёплым, хотя до прогалин на лужайке перед избушкой дело ещё и не дошло, я стал чаще бывать на свежем воздухе. Зарядка три раза в день стала обязательной процедурой. Даже пару раз сходил с Кузьмичом на охоту, чтобы хоть как-то развеяться. Мой покровитель был не против, тем более у него на заимке имелась запасная пара снегоступов. Правда, были они без ремешков, но смастерить их такому умельцу, как Кузьмич, было плёвым делом. И надо же такому случиться, что я из своей винтовки подстрелил сохатого! Тот, впрочем, сам виноват, задумался, наверное, о чём-то своём, меланхолично жуя хвою. Дёрнулся, когда Айва на него кинулась.
– Эх, моя-то мелкашка тут не поможет! – с болью в голосе воскликнул Кузьмич. – Сейчас уйдёт!
Тут я и вскинул свою трёхлинейку и, практически не целясь, нажал на спусковой крючок. Не сказать, что я бывалый охотник, совсем наоборот, но, наверное, новичкам и дуракам везёт. Как бы там ни было, пуля угодила точно в сердце сохатого. Лось пробежал метров десять, споткнулся и рухнул в снег. Что-то жалко мне стало его, когда увидел на его чёрных губах пузырящуюся кровь. Но Фрол Кузьмич был человеком практичным и тут же принялся разделывать тушу, не забыв бросить псине кусок ещё дымящейся печени. Так что вернулись мы с прибытком, хотя и без шкурок, так как с самодельными волокушами за спиной, на которых лежит разделанная туша, особо по лесу не побегаешь. А потом охотник занялся вялением мяса, истратив на него чуть ли не весь запас соли, впрочем, и нажарил в тот же вечер лосятины на сковороде.
И вот теперь я покидал это гостеприимное место, уходил не оборачиваясь, чтобы не терзать душу, хотя вроде в прежние времена не был замечен в излишней сентиментальности. Уходил в гражданской одежде, данной мне Кузьмичом. Форменную оставил охотнику, за исключением валенок, тем более что запасной обуви моего размера у Кузьмича не имелось. А за пазухой грели душу сто рублей десятками, чуть ли не насильно вручённые мне хозяином зимовья. Пришлось взять, ведь, по зрелом размышлении, деньги в Архангельске мне пригодятся.
После почти трёхмесячной отсидки на зимовье снова вписываться в походную жизнь было не так-то просто. В основном психологически, так как мой откормленный за это время организм дорогу преодолевал вполне бодро. Да и Кузьмич перед расставанием дал кое-какие инструкции. Жалел, что не может проводить меня хотя бы до Кослана – не позволяли охотничьи дела: в преддверии весенней линьки он настрелял десятка три белок и теперь вынужден заниматься обработкой шкурок.
На третьи сутки я вышел к Кослану. Посмотрел на дымящиеся трубы домов и пошёл дальше, не заходя в посёлок. А на следующий день чуть ли не нос к носу столкнулся с отощавшим за время спячки косолапым. Я стоял на одном краю поляны, мишка на другом, мы смотрели друг на друга, пока я не начал медленно стягивать с плеча винтовку. Тут топтыгин заревел и встал на задние лапы, и оказалось, что размером он на голову выше меня. А затем зверюга развернулся и не торопясь скрылся в лесной чаще, а я облегчённо выдохнул, вытерев тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину.
В Архангельске я появился аккурат к Первомаю, 30 апреля, и уже издалека были видны развешанные по городу красные транспаранты. На окраине Архангельска в лесочке под валежником я заныкал винтовку и в город входил как рядовой обыватель, хотя и одетый ещё по-зимнему. Впрочем, северный город я своим видом не удивил, тут хватало таких аборигенов. Но всё же первым делом нашёл парикмахерскую на проспекте Сталинских Ударников, где за рупь двадцать избавился от отросших лохм и бороды. После этого зашёл в магазин одежды и спустя полчаса покинул его, будучи одет в более-менее приличный костюм и кепку. Обувной находился по соседству, так что и на смену валенкам, которые с костюмом, само собой, совершенно не вязались, пришли ботинки из натуральной кожи. По местной грязи ходить в них было не в пример комфортнее, нежели в валяной обуви. Прежнюю одежду выбрасывать было жалко, спрятал перемотанный бечёвкой куль в пустующем лодочном сарае, на который набрёл в паре километров от порта.
В итоге у меня осталось тридцать шесть рублей с копейками, и ещё полтора рубля я потратил на обед в какой-то столовке, поскольку последнюю банку тушёнки доел позавчера, а сухари и вяленое мясо, которых хватит ещё на пару дней, решил приберечь. Гороховый суп и картофельное пюре с котлетой оказались вполне приличными. И только после этого я наконец отправился в порт, по пути удивляясь, куда это пропали портреты Ежова. Сталин, Маленков, Молотов, Ворошилов, Микоян – все присутствуют, даже Берия разок мелькнул, а наркома словно и след простыл. Ладно, пока это не первостепенный вопрос, с которым нужно разобраться.
Архангельский порт, до которого я добрался ближе к вечеру, мало чем отличался от Одесского. Те же суета, гудки, галдёж чаек… Лёд, как я выяснил в разговоре с местным докером, в устье Северной Двины, где располагался порт, сошёл пару недель назад, а спустя седмицу и в Двинской губе, до которой от порта было плыть ещё с полсотни километров. Тут же открылась навигация, и уже завтра обещалось прибытие первого иностранного сухогруза за архангельским лесом.
– Откуда? – как бы между прочим поинтересовался я.
– Вроде из Англии, – ответил докер, докуривая до основания папиросину.
Переночевал я в том же заброшенном рыболовецком сарае и на следующее утро, наскоро перекусив в ближайшей забегаловке, стал бродить в окрестностях порта. Британский сухогруз «St. Helen» причалил в одиннадцать утра, спустя полтора часа началась погрузка древесины. Своих лесов, что ли, не хватает? Или они просто берегут своё зелёное богатство, а у нас его столько, что готовы делиться с другими? Естественно, за валюту. Ну ладно, это не моего ума дело, нужно думать, как пробраться на корабль. Охрана тут была не хуже, чем в Одессе, таможня и прочие вооружённые люди, поэтому внаглую проникнуть на судно не представлялось возможным. Приходилось только смотреть с безопасного расстояния, не привлекая к себе лишнего внимания. Вечером сухогруз отчалил, оставив меня в лёгкой задумчивости. Нужно было что-то придумывать, иначе я так и буду ходить, как кот вокруг миски со сметаной, не имея возможности пробраться на иностранное судно.
Ломал голову и так и этак, но все варианты тут же отметались, как слишком фантастические. Например, идея смастерить параплан и среди ночи, сиганув с портового крана, находящегося в неохраняемой зоне, перелететь на корабль. В принципе я знал устройство параплана, но представив, какой это геморрой – искать приближенную к оригиналу из будущего ткань, на которую нужны, между прочим, хрен знает какие деньги, шить её, стропы нужны, опять же, подвесная система… Да и не настолько темно в порту, чтобы какие-нибудь зеваки из ночной смены не заметили скользящую по небу тень. Опять же, со склона с парапланом я неоднократно разгонялся, но чтобы прыгать с высоты, без разгона… Этак можно и спикировать носом вниз, а мне ещё хотелось пожить.
