– Пошутил я, не пугайся. Надеюсь, это случится ещё не скоро. Вон и война с немцами не за горами, на кого страну оставить? Уж как-нибудь до 53-го дотяну, а там видно будет. Тут перед тобой очередь стоит, так что занимайся своими делами. Ладно, ступай, не буду тебя больше задерживать.
Когда за наркомом неслышно закрылась дверь, лицо Сталина исказилось от боли, и он со стоном схватился за поясницу. Радикулит донимал его всё чаще, а этот приступ начался во время беседы с Берией. Однако даже при соратнике Хозяин не посмел себе позволить внешнего проявления страданий. Только теперь, проводив Лаврентия, он смог расслабиться и отправиться на кухню, вернее, в ту её часть, где пылала жаром настоящая русская печь. Половина печи была на кухне, а вторая – за перегородкой, куда можно было пройти только из рабочего кабинета. Перегородка была установлена преднамеренно, чтобы повара и другие, отиравшиеся на кухне, не мешали генсеку своим мельтешением лечиться, хотя звуки с кухни доносились прекрасно. Персонал об этом знал и старался лишнего не говорить.
Положив на горячие кирпичи заранее приготовленную широкую доску, Сталин скинул френч и, кряхтя, забрался наверх. Полежит с полчаса, прогреет как следует кости и пойдёт ужинать. Сегодня один, без дочери, которую утром увезли обратно на дачу в Зубалово. Была мысль пригласить на ужин Берию, но в последний момент от такой идеи отказался. Рано пока новоиспечённого наркома за один обеденный стол с собой сажать, пусть сначала докажет, что он этого достоин.
– …А вообще в последнее время товарищ Сталин почему-то стал меньше есть, – донеслось до его слуха с той стороны перегородки. – Не знаю, с чем это связано, может, приболел… – Говорила, судя по всему, повариха Анастасия, фамилию которой он не помнил, но знал, что это именно она готовит его любимые трёхдневные щи, которые ему подавали в горшочке.
Её собеседник поддержал беседу:
– Ну, не знаю, я, когда в охране на посту стою и он мимо меня идёт, прямо вот чувствую исходящую от него силу. У меня бабка в деревне знахаркой была известной на всю округу, с ходу определяла, чем болеет человек, и, видно, мне что-то передалось такое. Я вот тоже, если человек сильно болеет, чувствую, мне самому не по себе становится.
– Вот и ладно, хоть у товарища Сталина куча врачей, а всё ж ты, Вася, и впрямь присматривай за Иосифом Виссарионовичем. Мало ли… Если что, мне сигнализируй, а я уж как-нибудь намекну кому надо, чтобы обратили внимание на здоровье товарища Генерального секретаря… Ты это, возьми котлетку-то, на хлебушек положи. Только нажарила к ужину Самому, да с горкой получилось. Чайку навести?
– А давай!
Вождь, стараясь не шуметь, чуть поменял позу, всё-таки жестковатой была доска.
«Молодец Настя, что о товарище Сталине заботится, – подумал он о себе в третьем лице. – Микоян говорил, собирается выпустить книгу о вкусной и здоровой пище, вот первый экземпляр ей и подарю. А этим Василием тоже надо бы заняться, может, и правда обладает какими-то сверхъестественными способностями. Понятно, что марксизм-ленинизм отрицает подобного рода факты, но… Гурджиев вон мистик из мистиков, обучался у индийских гуру, у меня лично была возможность убедиться в его умении повелевать людьми. Гитлер организовал секретный отдел, занимающийся оккультными науками. Да и у нас Бокий ходил Шамбалу искать с Рерихом. Правда, кончил плохо, а вот если бы нашёл, глядишь, ещё пожил бы. Раскуси мы Ежова раньше, то и сейчас Глеб Иванович был бы жив».
Сталин ещё немного полежал на тёплой доске, а когда почувствовал, что боль отступила, слез с печи, оделся и пошёл ужинать. От ароматного запаха котлет, доносившегося сквозь перегородку с кухни, у него разгулялся аппетит.
Глава 16
– Ну что, будем прощаться? – Фрол Кузьмич, не замеченный ранее в проявлении чувств, крепко обнял меня и похлопал по плечу.
Мне показалось, что глаза у него заблестели, хотя, может, и впрямь показалось.
– Спасибо тебе, Кузьмич, за всё, – не менее прочувствованно произнёс я, пожимая ему руку. – Если бы не ты…
– Да брось, Фима, – отмахнулся он. – Ты это, поаккуратнее там, как до Архангельска доберёшься, на рожон не лезь. Ежели что, возвращайся в тайгу, у меня завсегда отсидеться сможешь.
На календаре было 5 апреля, вторник. По мнению охотника, навигация должна начаться не позднее чем через месяц, в течение которого я доберусь до Архангельска и успею осмотреться, что к чему. В дорогу он меня снабдил целым вещмешком продовольствия, где помимо тушёнки и сухарей нашлось место и вяленой лосятине, и разного рода травкам для чая, и сушёной клюкве, которую мне было рекомендовано жевать время от времени. Всё ж таки весенний авитаминоз, нужно беречься от цинги, которая меня едва не прихватила к моменту, когда Кузьмич нашёл меня больного под елью.
Заимку я покидал с чувством лёгкой грусти. Привык уже и к этой избушке, и к Кузьмичу, и к его лайке, которая бежала за мной добрый километр, прежде чем повернуть обратно. Привык и к чувству постоянной настороженности, особенно после того, как в середине февраля на заимку нагрянули сотрудники НКВД. Хорошо, Айва приближение чужих почувствовала заранее, ещё до того, как аэросани выехали на полянку перед зимовьем. Зарычала, встав на лапы и повернув морду в сторону двери, шерсть дыбом. Фрол Кузьмич и велел мне быстро нырять в подпол. Там две доски поднимались, а под ними до промёрзлой земли было около сорока сантиметров. То есть человек моей комплекции мог туда влезть и лежать неподвижно какое-то время. Вот туда-то я и забрался по команде хозяина заимки, который бросил мне мой полушубок, чтобы я себе спину, почки и прочие органы не отморозил. Рядом улеглись винтовка и остальные мои вещи, с которыми я заявился на заимку. Обнаружь их чужак, могли бы возникнуть резонные вопросы. Аккуратно уложив доски на место, Кузьмич поднялся наверх, оставив меня лежать одного в темноте, словно покойника под гробовой доской. А сверху пол Кузьмич слегка посыпал махоркой. Как он мне объяснил позже, на всякий случай, и, как выяснилось, не прогадал, потому что с энкавэдэшниками на аэросанях прибыла и ищейка, встреченная Айвой настороженно, но обоюдное обнюхивание прошло без эксцессов.
Спустя какое-то время я услышал шаги наверху, а ещё несколько минут спустя открылся ведущий в подпол люк, и сквозь щель между досками я увидел, как вместе с охотником, державшим в руке керосиновую лампу, спускается человек в унтах и полушубке, перепоясанном портупеей, и ведёт на поводке овчарку.
– Глядите, мне что, жалко, что ли, – спокойно говорил Фрол Кузьмич. – Тут окромя крупы да консервов живой души не найдёшь, даже мышей нет.
Спустившийся с ним сотрудник НКВД – а в том, что это был именно чекист, я не сомневался, – потоптался, осматривая небольшое помещение, затем дал собаке понюхать какую-то тряпку и скомандовал:
– Джульбарс, искать.
Тень псины мелькнула прямо надо мной, послышалось фырканье, и спустя какое-то время до моего слуха донеслось разочарованное:
– Ладно, пойдём наверх, похоже, и впрямь никто к тебе не заглядывал. Но учти, старик: если решил нас водить за нос, тебе не жить.
