— Эта девочка, — он взглянул на меня с состраданием, — вероятно, очень больна. Если у нее что-нибудь серьезное, боюсь, вам нельзя будет сойти на берег.
— Пожалуйста, поверьте, о поверьте мне, — начала объяснять взволнованно мама, — она просто плохо переносит качку. Это лишь морская болезнь. И кроме того, — добавила она, — мы почти два дня не ели.
Офицеры и врач отошли в сторонку и посовещались о чем-то. Мы испугались, что, может быть, придется возвращаться в Мурманск. Но тут один из них повернулся к нам.
— Дамы, — сказал он с широкой приветливой улыбкой, — вы и ваши дети можете сойти на берег. Норвегия приветствует вас.
Эти чудесные слова навсегда остались у меня в сердце и памяти. Прошло почти шестьдесят лет с того дня, как мы ступили на норвежский берег, и я всегда думаю об этой прекрасной стране с чувством огромной благодарности.
К двум комиссарам и их секретарю наш норвежский офицер обратился другим тоном:
— Сожалею, — вежливо сказал он на прекрасном русском языке, — но мы не можем позволить вам сойти на берег. Вы должны вернуться в Россию. Два наших корабля проводят ваш траулер из гавани.
Получается, что траулер только нас одних привез в Норвегию. Это было так странно, что казалось просто чудом.
Мы сошли с траулера и пошли по пирсу, потом по крутому берегу к маленькой гостинице на углу квартала. Пошел снег, улицы и крыши домов городка казались ослепительно белыми. Розовощекие детишки мчались мимо нас на санках. Небольшие группы людей молча наблюдали за странной процессией, которую замыкал маленький мальчик с огромной рыбиной за плечами.
В нашей комнате в отеле приветливо горел в камине торф. Горячая ванна, чистые простыни, еда — все было чудом, явившимся из мира, который мы потеряли.
Во время короткой вечерней прогулки мы увидели в сумерках наш траулер. Как черная тень, стоял он на рейде под охраной военных кораблей Норвегии.
— Неисповедимы пути Господни, — глубокомысленно произнесла мадам Анкирова. — Вот он, этот траулер, ему велено возвращаться обратно, и сторожат его не кто-нибудь, а военные моряки. Мы даже быть на нем не имели права, а теперь в безопасности в Норвегии.
Перед тем как нам покинуть траулер, капитан вернул нам наши вещи. К несчастью, когда мама пошла обменять рубли, они оказались бесполезными. Это был жестокий удар, потому что мама собирала их, продавая дорогие для нее вещи, которые было бы разумнее сохранить. У меня все еще хранится этот сверток с рублями в том виде, как когда-то его свернула мама, разложив по маленьким полотняным мешочкам. Мама надеялась на них доехать до Шотландии, но теперь пришлось послать дедушке телеграмму с просьбой о деньгах, которые он тут же выслал.
На следующее утро по прибытии в Варде в отеле нас посетило несколько человек. Это были репортеры и беженцы, которые все еще жили в Варде. Они ждали последних новостей из России. Один из репортеров перевел нам статью из местной газеты, в которой говорилось: «Вчера маленькая группа беженцев, состоящая из двух женщин, молоденькой девушки и мальчика, прибыла на наши дружественные берега. Они сказали нам, что приехали из России, но, вероятно, они прибыли с другой планеты. У них на лицах странное неземное выражение».
Два дня спустя мы покинули приветливый остров и сели на один из симпатичных прибрежных пароходов, шедший в Берген. Название судна в переводе означало «Серебряные воды». Ничего роскошнее этого путешествия, на наш взгляд, не могло быть. Наши две каюты — в одной расположились мадам Анкирова и мама, в другой мы с Гермошей — были просторными изысканными комнатами, отделанными в голубых и серебряных тонах, белые скатерти из дамаста, столовое серебро, хрусталь, цветы на столе. Прекрасная кухня. Блюда подавали безупречные официанты. Все это, казалось, из какого-то другого, давно сгинувшего мира.
Величественная меняющаяся панорама фиордов, сверкающей воды, гор и островов оживила во мне воспоминания о детстве, и мне показалось, что разбросанные по склонам домики — это игрушки, а фигурки, спешащие вниз по тропинкам — человечки из волшебных сказок.
Когда мы выехали из Варде, остров был покрыт снегом, и дети скатывались на санках прямо от своей школы на вершине холма. Но по мере того как мы плыли по зеленовато-синим водам фиордов, обогнув мыс Нордкап, к Хаммерфесту, Нарвику и дальше на юг, погода становилась все теплей. В садах Бергена мы увидели розы и хризантемы.
Тут мы попрощались с «Серебряными водами» и отправились по мощеному тротуару в ближайший отель. Семга была все еще при нас. Когда рыбину зашивали в наволочку, у нее был приятный запах моря, но теперь, после долгих странствий, она воняла так, что хоть святых выноси. Гермоша — мальчик очень чувствительный, страшно переживал, когда прохожие, поравнявшись с ним, отворачивались, зажимая носы.
— Мама, — сказал он в отчаянии, — я просто не могу больше носить эту рыбу.
Мама согласилась, что дело перешло все границы.
— Александра Андреевна, — начала она убедительным тоном, — мне кажется, вашей дорогой Марии эта рыба уже не понравится. Что касается Франции, ни один уважающий себя француз не разрешит перевезти ее через границу. — И чтобы окончательно прекратить всякую дискуссию, добавила: — Нас здесь не пустят ни в один отель.
Мадам Анкирова помолчала минуту-другую.
— Вы правы, — сказала она наконец. — Выбрось ее вон в ту бочку, дорогой.
Гермоша так и сделал.
На нашем пути больше не было препятствий, поскольку мама была британской подданной, и мы на следующий день уезжали в Ньюкасл. Мадам Анкирова, к нашему огромному сожалению, не могла ехать с нами. Ей нужно было ждать получения въездной визы во Францию. А мы так хотели бы продолжать наш путь вместе и дальше, но это было не суждено. Мадам Анкирова пришла нас проводить. Мы все плакали, когда она по очереди целовала и благословляла нас.
В Ньюкасле на такси мы добрались до гостиницы. Хорошо отдохнув, на следующее утро мы сели на поезд, идущий в Данди. В окна снова видны были аккуратные домики, ухоженные садики, поля с одинокими дубами, пасущиеся коровы, рощицы в желто-красном убранстве. В полдень мы уже были на мосту. Поезд громыхал над рекой Тэй. Вдали виднелся старинный замок, и от него тянулась на запад деревня Броути Ферри — конец нашего пути.
Поезд замедлил ход и, взвизгнув тормозами, встал на станции «Мост через Тэй». Теперь нам надо было пересесть на поезд в Уэст Ферри, отправлявшийся с Восточного вокзала, расположенного на другом конце Портовой улицы. Услужливый носильщик уложил вещи на тележку и отправился по мощеной улице. Мы последовали за ним.
Купив билеты и рассчитавшись с носильщиком, мы сели в поезд. В нашем купе оказалась стайка школьниц. Их красивая одежда, веселая болтовня привлекли мое внимание, но и мы тоже вызывали их любопытство: я в тяжелом пальто и меховой шапке, Гермоша в серой форменной шинели с каракулевым воротником. Будучи воспитанными, школьницы не могли глазеть на нас в открытую и поглядывали краем глаза, продолжая весело сплетничать. А я, слушая их беззаботные голоса и веселый смех, была переполнена огромным, страстным желанием быть как они, принадлежать к их кругу, и чтобы у меня были папа с мамой, был наш дом.
