Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
«Сил, чтобы держать Керченский полуостров, было достаточно, — признает он. — Не справились». «Не бойцы виноваты, а руководство в исходе операции 8–20.V.». Анализируя причины неудачного отхода наших частей, он обращается к опыту прошлого: «Самая серьезная часть военного искусства — уметь отводить войска. Вся гениальность Кутузова в этом» (выделено Мехлисом. — Ю. Р).
А вот характерное признание, на которое в иной обстановке армейский комиссар 1-го ранга, вероятно, не решился бы: «400 с.д. К 11.IV. ничего не было, кроме винтовок. 12 сбр. (стрелковая бригада — Ю. Р.)». «Скорость плохая танков. Ползут как черепахи». «Войсковая разведка работает плохо». «398 с.д. Не было боевых порядков, стадом идут».[157]
В этом ряду нелицеприятных оценок стоят и цитировавшиеся выше фрагменты доклада Сталину о паническом бегстве многих деморализованных частей, о неустойчивости армянской и азербайджанской дивизий, о подавляющем превосходстве немецкой авиации, о беспорядочной эвакуации. Наконец — признание: «Точных данных о том, сколько… осталось бойцов на Керченском полуострове — нет».
Следует отдать должное Мехлису: он не делает попыток оправдаться, каким-то образом предвосхитить оценку Верховным главнокомандующим его деятельности. Тем более что в целом она была уже известна ему из телеграммы, полученной из Москвы 8 мая в ответ на доклад о начавшемся немецком наступлении и содержавшем очередное предложение сменить командующего фронтом Козлова. Тогда Верховный телеграфировал: «Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы — не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете за то, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если «вся обстановка показывала, что с утра противник будет наступать», а вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для вас. Значит, вы еще не поняли, что вы посланы на Крымфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный представитель Ставки.
Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и вы могли бы сами справиться с ними. Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте».
Телеграмма носит явные следы острой досады, резкого импульсивного недовольства. Именно за счет их следует отнести принципиально неверное замечание о «несложности» дел на Крымском фронте. Другое дело, что, невзирая на занимаемые им крупные посты, Лев Захарович в современной войне не был способен качественно решать ни «простых», ни сложных задач.
Наконец-то это стало ясно и на самом «верху». По указанию Сталина была подготовлена специальная директива Ставки ВГК военным советам фронтов и армий от 4 июня 1942 года, в которой определялись главные причины поражения наших войск в Крыму, и каждая из них напрямую связывалась с личностью представителя Ставки:
1) полное непонимание природы современной войны;
2) бюрократический и бумажный метод руководства войсками («Т.т. Козлов и Мехлис считали, что главная их задача состояла в отдаче приказа и что изданием приказа заканчивается их обязанность по руководству войсками… Как показал разбор хода операции, командование фронта отдавало свои приказы без учета обстановки на фронте, не зная истинного положения войск…» «В критические дни операции командование Крымского фронта и т. Мехлис, вместо личного общения с командующими армиями и вместо личного воздействия на ход операции, проводили время на многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета»);
3) личная недисциплинированность (Козлов и Мехлис нарушили указание Ставки и не обеспечили своевременный отвод войск за Турецкий вал. Опоздание на два дня с отводом явилось гибельным для исхода всей операции).
Все верно, но явно недостаточно. Свою, и немалую, долю ответственности должны были взять на себя и главком СКН Буденный, и Генеральный штаб, да и сам Верховный главнокомандующий.
Решением Ставки Мехлис, как один из «прямых виновников неудачного исхода Керченской операции», был снят с постов заместителя наркома обороны СССР и начальника Главного политуправления Красной Армии и снижен в звании на две ступени — до корпусного комиссара. Был наказан и командно-начальствующий состав Крымского фронта: Козлов, Шаманин, Колганов, Черняк и Николаенко были отстранены от занимаемых должностей и снижены в воинском звании. Лишился должности, но остался в прежнем звании генерал-майор Вечный.
Что же касается персональной вины представителя Ставки, то есть необходимость сказать еще и о том, чего в директиве Ставки не было и быть могло. Ведь указанные там причины поражения производны, в сущности, от главного: Мехлис представлял из себя зловещий продукт репрессивной, террористической системы сталинизма в целом. Он, получивший в Крыму, по сути, абсолютную власть, поднялся к вершинам в военном ведомстве благодаря не полководческому или организаторскому таланту, а — близости к вождю, умению выявлять и искоренять «врагов народа». Постигнув законы классовой борьбы, такие люди убеждены, что уж законы вооруженного противоборства освоить им ничего не стоит. Главное — напор, партийная идейность, умение вовремя распознать оппозиционера, паникера, саботажника.
Не тут-то было. Как грубовато, но, в общем-то, точно отозвался писатель Виктор Астафьев: «Любимец Сталина Мехлис взялся командовать тремя армиями в Крыму, забыв, что редактировать «Правду» и подхалимничать перед Сталиным, писать доносы — одно, а воевать — совсем другое. Манштейн… так дал товарищу Мехлису, что от трех наших армий «каблуков не осталось», как пишут мне участники этой позорной и кровавой бойни. Мехлис-то ничего, облизался и жив остался. Удрапал, сука!»
Но таким же продуктом сталинской системы, как и Мехлис, только с обратным знаком, оказался другой главный участник крымской трагедии — командующий фронтом Козлов. Тот боялся Мехлиса сильнее, чем немцев, на что обратил внимание и Сталин, не отказавший себе в удовольствии позднее «побеседовать» с раздавленным поражением генералом. Да, боялся, потому что хорошо помнил, как расправлялся начальник Политуправления РККА с военными кадрами до войны, знал о его палаческой миссии в июле 1941 года на Западном фронте. И имел весьма веские основания полагать, что теперь пришла его очередь, коль скоро Мехлиса прислали к нему, вроде той «черной метки», которую в романе Стивенсона пираты отправляли отступнику в знак смерти. Все это породило у генерала Козлова (да только ли у него одного) страх перед стоящими за Мехлисом высокими инстанциями, боязнь ответственности, опасение противопоставить разумное с точки зрения военной науки решение безграмотному, но амбициозному напору представителя Ставки.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
