Холст, масло. Центральный военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи, Санкт-Петербург
Осада Кольберга явилась для русской армии последним аккордом Семилетней войны. Войска генерала П. А. Румянцева начали ее 4 сентября 1761 года. Фридрих II предпринимал отчаянные попытки отстоять Кольберг, посылал к осажденным сильный отряд с запасами продовольствия. «Я не могу потерять этот город, — писал король, — который мне слишком важен, если бы он попал в руки врагов, это было бы для меня величайшим несчастьем». Румянцев отбил политиков, запасы продовольствия иссякли, и 16 декабря комендант крепости решил сдаться, предложив условия капитуляции. Румянцев, рассмотрев их, «все горделивые неприятельские претензии уничтожил». Радостное известие о капитуляции Кольберга в столице было опубликовано 25 декабря 1761 года.
Затяжная война истощила силы как союзников, так и короля: русская казна была пуста, в еще более критическом положении находились финансы Франции. Что касается Пруссии, то она была разорена союзными войсками. Воевавшие стороны стали искать выход из войны. Первым выразил желание заключить мир французский король Людовик XV, считавший цель войны достигнутой — Пруссия разорена и воинственный Фридрих II более не представляет угрозы соседям. В то же время он отмечал истощение ресурсов Франции. Австрия тоже была согласна заключить мир, если ей возвратят часть Силезии. В Петербурге, однако, считали утрату мощи Фридриха II недостаточной, он по-прежнему представлял угрозу соседям, и в связи с этим нельзя останавливаться на полпути, надобно продолжать военные действия до полной победы. Необходимость продолжать войну Петербург мотивировал невероятной способностью короля быстро восстанавливать свою мощь: «Уменьшение сил короля прусского только кратковременное и такое, что если им не воспользоваться, то он усилится более прежнего… В какое состоянии он приведет свое войско в два года мира, если в его руках останутся те же средства?.. и прочность будущего мира, и безопасность всех союзников зависит от существенного ослабления короля прусского». Россия претендовала на присоединение Восточной Пруссии, причем «не для распространения и без того обширных границ… и не для вознаграждения за убытки, ибо владение нами Пруссией было нам в тягость, единственно для того, чтобы надежнее утвердить мир».
Еще в более критическом состоянии находились ресурсы Фридриха II. Если раньше его армия обеспечивала себя, грабя богатую Саксонию и безжалостно выколачивая контрибуцию из завоеванных городов, а население собственно Пруссии в полной мере не испытывало тягот войны, то теперь союзные войска хозяйничали на территории самой Пруссии и в соответствии с обычаем того времени со страшной силой опустошали страну. Англия сократила финансовые вливания в прусскую казну, и была угроза их полного прекращения. Одним словом, положение Фридриха II было крайне критическим. Вместе с тем декларация России упрекала Вену и Версаль в тайных от нее переговорах о заключении сепаратного мира с Пруссией и предупреждала, что она не признает мира, заключенного без ее участия. Более того, она грозилась заключить «особый мир» с Пруссией на самых выгодных для последней условиях: «Пусть останется нам хоть слава, что, бывши победителями, победами удовольствовались и побежденным мир даровали… Империя наша… в таком состоянии, что не может опасаться мщения короля Пруссии, и он, конечно, первый будет искать нашей дружбы».
Австрийский посол Эстергази принес извинения русскому двору за секретные действия, что несколько сгладило противоречия между союзниками. Вместе с тем в секретнейшем рескрипте Бутурлину отмечалась утрата России к удержанию за собой Восточной Пруссии и говорилось об отмене льгот, которыми пользовалось ее население. Ему поручалась забота только о том, чтобы «армия наша была снабжена всем потребным и королю прусскому была страшна».
Скорее всего, изменение в отношении петербургского двора к судьбе Восточной Пруссии было связано с обострением болезни Елизаветы Петровны, ожиданием ее скорой кончины и вступлением на престол Петра Федоровича. На радость Фридриха II, Елизавета скончалась 25 декабря 1761 года, в день, когда было получено известие о взятии Кольберга.
Болезненная привязанность Петра III к прусскому королю прослеживается не только в словах российского монарха, но и в его делах. В мае 1762 года Петр III писал прусскому королю: «Я убежден, что ни один из собственных подданных ваших не предан более моего вашему величеству». Коварный король также не скупился на хвалебные эпитеты в адрес своего поклонника: «человек, желанный небом», «интимный друг», «божественный монарх, достойный алтарей», «милостивое божество», человек «с божественным характером». Письма Фридриха изобличают в нем человека, в совершенстве постигшего психологию своего адресата и в совершенстве овладевшего способами воздействия на него. Льстивые слова прусского короля способны были вскружить и не такую слабую голову, как у Петра III. Император принимал комплименты за чистую монету и еще более привязывался к Фридриху. «Самая сильная страсть императора, — засвидетельствовал граф Мерси д’Аржант, — превышающая все остальное, — это, бесспорно, неограниченное уважение к королю прусскому». Эта страсть воплощалась в разнообразных поступках, наносивших ущерб интересам России.
В первую же ночь, когда Петр Федорович оказался на престоле, он отправил курьера к графу Чернышеву с повелением прекратить военные действия против Пруссии, затем заключил с ней мир, отпустил пленных пруссаков без выкупа, возвратил Фридриху II земли, занимаемые русскими войсками. Выше всего на свете Петр III ценил пожалованное ему королем звание генерал-лейтенанта. Он хвастал, что поступил на прусскую службу еще пять лет назад в чине капитана, и верил признаниям Фридриха II в том, что быстрому продвижению по службе обязан своим военным дарованиям. Дело дошло до того, что спущенному на воду русскому военному кораблю он присвоил название «Король Фридрих».
Петр III был подобострастен не только к самому прусскому королю, но и к его уполномоченному. Он не принимал ни одного решения в делах внешней политики без консультации с полковником Бернгардом Гольцем. Преклонение петербургского монарха привело в замешательство даже прусского генерала Вернера, заявившего, что он «никогда не мог бы себе представить, что снисходительность и преданность русского императора к его королю заходит так далеко, если бы сам не был очевидцем этого». Российский император Петр III выполнял незамедлительно и беспрекословно рекомендации доверенного лица Фридриха II.
Во внешнеполитическом курсе России с вступлением на престол Петра III наметился крутой поворот, впрочем, не являвшийся неожиданным, — велась интенсивная подготовка к походу против своего союзника — Дании: мышление императора оставалось на уровне голштинского герцога, и он решил втянуть истощенную страну в новую войну ради возвращения Шлезвига. 5 мая был подписан мирный договор с Пруссией, а вслед за ним трактат о союзе, в результате которого Фридрих II получил в свое распоряжение 16-тысячный корпус Чернышева, предназначавшийся для военных действий против другого союзника России — Австрии. Так была поругана честь России, перечеркнуты результаты всех ее побед, стоившие стране огромных материальных ресурсов и человеческих жизней. Достаточно сказать, что только в трех главных сражениях Семилетней войны (Гросс-Егерсдорфское, Цорндорфское и Кунерсдорфское) официальные потери русской армии и, следовательно, сильно заниженные составили 10 506 убитыми и 27 214 ранеными. Не счесть, сколько человек погибло во время мелких стычек и в результате болезней. Поступки Петра III, по сути, являлись предательством по отношению к России. Зато был доволен акциями Петра III прусский король, отметивший в мемуарах: «Оказалось, что Петр III имел превосходное сердце и такие же благородные и возвышенные чувства, каких обыкновенно не бывает у государей… он пошел даже далее того, что можно было ожидать».
