Я тоже пытался решить, куда мне ехать, если я все-таки соберусь менять место жительства. Среди вариантов был Норвич столица графства, где я родился. Я жил там три года, в начале 1980-х, перед тем как перебраться в Лондон. Там у меня были Друзья, включая двух-трех человек, которые тоже уехали в Лондон примерно в одно время со мной, а потом вернулись обратно. Может, мне стоит последовать их примеру. На самом деле искушение было велико, поскольку при средствах, которые у меня были, я мог купить в Норвиче дом по размерам такой же как в Брентфорде, и у меня бы еще оставалась солидная сумма на счете. Идея дурацкая, да? Может быть, и дурацкая. Но все же не самая идиотская из всех, которые приходили мне в голову за годы жизни, тем более что во мне уже крепла уверенность что уже очень скоро мне по-любому придется предпринимать нечто решительно-радикальное, если я всерьез собираюсь вырваться из болота повседневной рутины.
В общем, я взвешивал все «за» и «против» и вспоминал слова Дженни о том, что Ренн-ле-Шато придает ускорение карме. Думаю, мне бы не помешало, чтобы мне придали ускорения. Из серии еж – птица гордая, не пнешь – не полетит. С тех пор как Дженни сказала про ускорение кармы, я очень надеялся, что магия Ренна все же воздействует на непрошибаемого меня и поможет мне разрешить мой умеренный вялотекущий кризис среднего возраста. Собственно, именно это и произошло. Но не так, как я думал. Поднимаясь в сияющие небеса на воздушном шаре, я вознесся значительно выше, чем рассчитывал поначалу, и на каком-то этапе перестал обращать внимание на другие, более важные детали. На самом деле я поднялся уже так высоко, что не различал этих деталей внизу. Отвлекшись от повседневного существования, постоянно пытаясь поверить в заведомо невозможное, я как-то совсем позабыл о том, чтобы верить в возможное.
Может быть, это был мне урок. Может быть, мне нужно было пуститься на поиск Святого Грааля как раз для того, чтобы понять, что не нужно пускаться ни на какой поиск; что жизнь – это не поиск чего-то недостижимого. Жизнь – это просто возможность взять то, что есть рядом, когда ты просыпаешься утром и открываешь глаза. Может быть, мне было необходимо не отыскать Грааль, чтобы понять, что обретение Грааля – это не так уж и важно. Что вместо того чтобы искать Грааль, мне надо было заняться поисками работы. Или задуманным переездом. А теперь уже поздно метаться. Денег почти не осталось, а скоро не будет и вовсе.
Шли недели, работы по-прежнему не было, хотя я честно ее искал. Скэбис тем временем съездил в Твикенхэм. Его пригласили на открытое собрание тамошней масонской ложи. (Честно сказать, я не знал, что тайные общества проводят «дни открытых дверей»; для меня это стало большой неожиданностью.) Хьюго Соскин, который по-прежнему кашлял, но уже вроде бы не так сильно, как раньше, выбрался на пару дней в наш живописный Брентфорд, решив дать себе отдых от шумного, задымленного Котсуолдса. Несколько раз к Скэбису приезжали родители и, как правило, привозили с собой все последние «сочные» сплетни из Ренна.
Именно от Джона и Джой мы узнали, что Жерар де Сед, автор «Проклятого сокровища», книги, с которой, собственно, и закрутилось все дело о Ренн-ле-Шато, скончался в Париже на восемьдесят третьем году жизни. Дженни все-таки отбыла в свой Гавайский рай, а Тони сейчас живет в древнем трейлере и пытается выбить деньги из страховой компании в связи с пожаром в «Синем яблоке». Тоби с Гердой вернулись в Ренн после зимнего пребывания в Германии и обнаружили у себя в саду широкие пластиковые трубки, торчащие из земли, в том числе и посреди огорода, столь любезного сердцу Тоби. Вероятно, это были вентиляционные трубы одного из тоннелей Крота.
Но самая главная реннская новость: перемещение тела Беранже Соньера с церковного кладбища на специальный мемориальный участок в саду на вилле. То, что я принимал за нелепые слухи, оказалось правдой. Я видел в интернете фотографии новой могилы Соньера: аккуратно уложенный гравий и темный крапчатый мрамор – усыпальница двадцать первого века, совершенно не подходящая для славного парня из девятнадцатого столетия. Шикарное пафосное надгробие, напрочь лишенное характера и духа истории.
Объяснений причин было несколько. Одни утверждали, что останки переместили по требованию кого-то из дальних родственников кюре. Другие были уверены, что это сделалось для того, чтобы придурковатые охотники за сокровищами прекратили свои непрестанные попытки выкопать тело Соньера. Но каковы бы ни были причины, мне казалось, что так нельзя. Это была фальсификация истории. И еще почему-то мне было грустно, что после стольких лет, проведенных вместе – и в жизни; и в смерти, – Соньера разлучили с Мари Денарно. Мне казалось, что это неправильно.
Как-то раз, когда к Скэбису приезжали родители, у меня тоже случились гости: Ришар Бельи и Салим. В последние месяцы Салим частенько звонил мне по телефону. Он записался на курсы английского в Лионе. И записал всех своих подчиненных. На самом деле он направил на курсы английского столько народу, что руководство учебного центра в качестве благодарности оплатило ему поездку в Нью-Йорк на одни выходные. Салим звонил мне, чтобы попрактиковаться в английском, обычно – по своей трескучей мобиле, и, судя по звуковому сопровождению, из микроавтобуса, набитого народом. Однажды он позвонил мне и проревел вместо приветствия:
– Как тебе нравится Морис?
Я даже не сразу сообразил, кто звонит. А потом, когда понял, что это Салим, завис окончательно, поскольку понятия не имел, кто такой Морис.
– Э-э… Салим, а кто такой Морис?
– Я очень хорошо поживаю, спасибо. Как тебе нравится Морис?
– Салим, я не понимаю. Я не знаю никакого Мориса. Кто такой Морис?
– Я очень хорошо поживаю, спасибо. Как тебе нравится Морис?
– Ришар там с тобой? Не передашь ему трубку?
– Да. Но сперва я хочу кое-чего узнать. Прошу прощения. Как тебе нравится Морис?
Я уже думал, что у меня начинается тяжкий склероз. Но, как оказалось, я действительно не знал никакого Мориса. Вернее, я не знал никого, кто мог бы потенциально называться Морисом. В конце концов Салим все-таки передал трубку Бельи (с моего четвертого запроса), и тот объяснил, что Салим вдруг вбил себе в голову, что ему не нравится его имя, и подумывает о том, чтобы поменять его на «Морис». Также он собирается привезти в Англию полный микроавтобус духов, когда приедет в Бристоль на пасху обеспечивать питание на фестивале, и хочет, чтобы я свел его с руководством нескольких крупных рынков в Лондоне. Что я и сделал. Однако данное коммерческое начинание обернулось полным провалом. Салим не выдержал конкуренции на рынках Портобелло и Камдена, а его команда из семерых человек затеяла в бристольском баре большой махач с местными отморозками, в результате чего двое французов оказались в больнице, трое – в камере предварительного заключения в полицейском участке и только двое отделались легким испугом.
Бельи и Салим («Прошу прощения! «Морис», если вас не затруднит!») заехали ко мне в Брентфорд по пути из Лондона в Бристоль, причем их микроавтобус был еще где-то наполовину набит духами. Они заглянули буквально на пару часов, потому что им надо было успеть до вечера в Бристольский полицейский участок, чтобы внести залог за своих бойцов. Впрочем, Бельи успел показать мне фотографии своей новой квартиры. По прошествии года ночевок на полу и диванчиках у друзей по всему Лиону он все же нашел себе постоянное жилье.