Мы со Скэбисом обошли весь дворец, возведенный на месте Сайонского аббатства, и получили массу удовольствия, хотя Скэбис с подозрением отнесся к тому обстоятельству, что некоторые помещения были закрыты для публики. Официально это объяснялось тем, что Сайон-Хаус был не только туристической достопримечательностью, но и фамильной лондонской резиденцией герцога Нортумберлендского. Самым известным среди графов и герцогов этого рода был девятый граф Нортумберлендский, Генри Перси, получивший прозвище Граф-Колдун за свое увлечение алхимией. В начале семнадцатого века его заключили в Тауэр, где он провел целых пятнадцать лет (хотя и в относительно комфортных условиях) и познакомился с другим именитым заключенным, сэром Уолтером Рейли, который пристрастил его к курению. По имеющимся у нас данным, Перси и Рейли очень даже неплохо проводили время в тюрьме: занимались научными экспериментами и варили самогон. В их камерах было не продохнуть от табачного дыма и различных химических испарений.
Дворец, безусловно, был очень красивый и подавлял роскошью и величием, но я так и не понял, зачем нам понадобилось сюда ехать. Ну, как обычно. В большом зале, отделанном в древнеримском стиле, Скэбис провел пальцем по спине какого-то мраморного бюста и объявил, что нашел следы мфкзт-а. Но, судя по виду, это была самая обыкновенная пыль.
Несмотря на название аббатства, происходящего, как мы выяснили, от горы Сион, у меня были большие сомнения относительно возможной связи этого места с Сионской общиной – и вообще с историей Ренн-ле-Шато, уж если на то пошло. Скэбис сказал то же самое, когда мы прошли через парк и вышли к шоссе Брентфорд – Хаунслоу. Мы решили не ждать автобуса и вернуться домой пешком, но сперва подошли к старым воротам – бывшему входу в поместье Сайон. Эти ворота, давно не использующиеся за ненадобностью, представляют собой каменную арку в обрамлении рядов небольших колонн. Наверху арки стоит статуя ревущего льва – точно такая же, как на крыше Сайон-Хауса, – но нас со Скэбисом заинтересовали резные коровьи черепа, украшавшие перемычки над колоннами с двух сторон арки.
– Помнишь тот дом в Лионе, где вроде как останавливался Соньер? – Мне пришлось прокричать свой вопрос, потому что мимо пронесся большой грузовик. – На улице Маккавеев? Там над дверью было каменное изображение бычьей головы. И еще одно – на фонтанчике. Помнишь?
– Конечно, помню, – ответил Скэбис. – Боже, когда это было? Как будто сто лет назад. Знаешь, мне всегда казалось, что именно это и надо делать, чтобы к чему-то прийти. Узнавать символы, сопоставлять их друг с другом, понимать их значение. Только мы, кажется, не понимали значения символов. И толком не знали, есть ли какая-то связь между ними. Помнишь, в Рослине Джим Манро говорил, что символы – это язык, понятный людям, которые не умеют читать и писать. Для них эти символы значили многое, а для нас – ни хрена. Мы забыли этот язык. Мы его потеряли, утратили. Мы считаем себя жутко умными и продвинутыми, но мы даже не можем прочесть свою собственную историю.
Он умолк, провожая глазами черный спортивный автомобиль, пронесшийся мимо с явным превышением максимально допустимой скорости.
– Вот, пожалуйста, наглядный пример. Люди проносятся мимо арки на такой бешеной скорости, что они ее даже не видят. Они ее не замечают, да и когда бы им ее замечать? Они жутко спешат, у них есть дела поважнее какой-то замшелой арки у шоссе. А ведь это история. Наша история. Она повсюду. Раскрой глаза и смотри. Она еще есть. Но при таком отношении ее очень скоро не станет. Она разрушается, исчезает. С каждым днем, с каждым часом и каждой минутой от нее остается все меньше и меньше.
Помнится, в самом начале я говорил, что живу по соседству с Рэтом Скэбисом, а именно в доме напротив. Но вполне вероятно, что сейчас, когда вы читаете эти строки, у меня уже совсем другие соседи.
И еще, помните, я говорил, что мы с ним всегда знали в глубине души, что поиски в Ренн-ле-Шато ни к чему не приведут и мы не найдем никаких сокровищ? Так вот, я сказал глупость.
Вскоре после нашей вылазки в Сайон-Хаус на нескольких сайтах, посвященных Ренн-ле-Шато, прошла информация, что двое французов нашли клад из 1500 старинных золотых монет на каком-то ничем не примечательном поле в двух милях от деревни. Могильщик разместил у себя на сайте несколько фотографий, на одной из которых представлен парень с металлоискателем, а у него за спиной хорошо виден холм, где стоит Ренн-ле-Шато. Общую стоимость монет оценили в один миллион евро. Это примерно 700 000 фунтов стерлингов. Уроды.
Не знаю, было оно как-то связано с кладом из Ренн-ле-Шато или нет, но у меня в голове словно что-то замкнуло, и я решительно взялся за дело. К концу недели я договорился с агентом по недвижимости из Норвича, чтобы он показал мне два-три дома, которые, как мне казалось, могут мне подойти Мы договорились встретиться на выходных, и в пятницу утром я собрался ехать в Норвич. Скэбис сказал, что покормит моих котов, и я занес ему ключ – по пути на вокзал. Был уже конец мая, но погода стояла отнюдь не летняя. Дождь шел еще с ночи причем дождь неслабый. Я весь вымок за три секунды, пока переходил через улицу.
– Я передумал насчет ковчега, – сказал Скэбис, едва открыв дверь. – Нам надо кое-что обсудить. Тебе «Earl Grey» или обычный?
– Не могу, – сказал я, указывая на свою сумку и отдавая ему ключи. – А то опоздаю на поезд.
– Что, даже чаю не выпьешь? – улыбнулся Скэбис. – Уж на чашечку чая время найдется всегда.
– Сейчас не найдется.
– Ну хорошо. Я провожу тебя до вокзала. – Он схватился за куртку.
Мы не прошли и десятка шагов, как оба промокли до нитки. Как я уже говорил, дождь был изрядный. Мы дошли до «Грифона», но Скэбис не произнес ни слова.
– Слушай, Рэт, ты посмотри, что творится, – сказал я, остановившись у входа в бар и вытирая лицо ладонью. – Иди домой.
Он покачал головой.
– Хочу проводить тебя до вокзала.
– Да не нужно. Я сам доберусь.
Я еще не разобрался, насколько серьезно я был настроен на переезд. Я не знал, что себе думает Скэбис по поводу своего собственного отъезда. Но я был уверен в одном: рано или поздно кто-то из нас непременно уедет отсюда. И пока я стоял под дождем у входа в «Грифон», меня вдруг охватило пронзительное предчувствие надвигающейся потери. Хотя мы со Скэбисом никогда не были, что называется, закадычными друми, я уже понял, что мне будет очень его не хватать.
– Я буду скучать по тебе, – сказал я.
– Я тоже буду скучать, – сказал он.
