Говорила Лиза быстро, горячо, спеша удивить его новостями — но все сказанное казалось Плетневу заранее известным, и оттого, что приходилось подтверждать ожидаемое ею удивление кивками и улыбками, ему вовсе не становилось радостно, а, наоборот, томила неясная тоска.
Да и вообще он не чувствовал радости от встречи — ни сейчас, после долгой прогулки, ни в первую секунду, когда встретились, как прежде, у почты под часами. Лиза осталась точно такой как была, а он теперь не испытывал нежности к ней. Следовало, вероятно, заключить, что сам он переменился за те полгода, что прошли со времени их разлуки. Он вышел из самолета на родную землю — и все, чем жил последние месяцы, стало казаться невозможным в реальности, небывалым, а воздух родины был свежим, настоящим!.. Сейчас он понимал, что Кабул действовал как наркотик. Навеянный им сказочный восточный сон был настолько ярче мирной жизни Союза, что именно сон казался теперь явью, а истинная реальность на его фоне выглядела тусклой, пресной и довольно печальной.
— А Леночку Корзинцеву помнишь? — спросила она.
Плетнев старательно сморщился и закатил глаза.
— Ну Ленку же Корзинцеву! Она на год старше меня училась! За ней все мальчишки бегали!
— Рыжая, что ли? — уточнил он.
— Ну какая же рыжая! Рыжая — это Флюрка Согдиева! Она вышла за Кешу Корнилова, они в Ставрополь уехали. Леночка Корзинцева! С глазами вот такими синими! Помнишь?
— С глазами? М-м-м… Нет, не помню.
Лиза топнула ногой.
— Ой, ну ладно! Так я и поверила!.. В общем, неважно. Короче говоря, у нее уже двое детей. А муж пьет. Представляешь? — она сделала страшные глаза. — Вот ужас-то! Я бы в жизни такого не потерпела!
— Это точно, — согласился он. — Ужас.
Дошли до угла, и Плетнев понял, что она собирается следовать дальше. Он замедлил шаг и спросил:
— Ты в парк хочешь идти?
— Ну да, — недоуменно ответила она. — А ты не хочешь?
— Понимаешь, — сказал он, морщась. — Мне еще собраться надо. Отцу обещал там кое-что помочь… Может, в следующий раз, а?
Она взглянула на него и разочарованно пожала плечами. Они свернули и вошли во двор.
Сгущались сумерки, запах палой листвы горчил на губах. Остановились у подъезда.
— Ну вот, — сказал он, перетаптываясь. — До свидания.
— Ты московским едешь?
Он кивнул.
— Я приду? — робко спросила она.
— Не надо…
Лиза старалась бодро улыбаться.
— Я тоже не люблю, когда провожают!.. Нервы одни… Лучше приезжай поскорей. Приедешь?
Он пожал плечами.
— Ну да. Наверное…
— Приезжай к лету! — оживленно воскликнула Лиза. — Опять на дикий берег будем ездить! Помнишь, как хорошо было?
— Конечно…
Она протянула руку и нежно коснулась его ладони.
— Правда, приезжай! Я тебя ждать буду…
— Ну да, да, — сказал он, переминаясь и чувствуя в груди какое-то едкое жжение. — Ну, пока!
Потом через силу улыбнулся, кивнул и быстро пошел прочь.
Плетнев знал, что она смотрит вслед. И знал выражение ее лица — и грусть, и надежда.
Жжение в груди не унималось, а нарастало.
Он резко обернулся.
— Лиза!
Лиза уже отвела взгляд, но после оклика радостно вскинула глаза.
— Слышишь? — ожесточенно крикнул он. — Не надо меня ждать! Не надо!..
И шагнул за угол.
Попутчик
Плетнев протянул проводнице билет. Рядом с ней стоял скучноватого вида крендель в сером костюме. Судя по всему — коллега.
— Паспорт, — бесцветно сказал он.
Это был хорошо знакомый тон — предельно корректный. Каким в метро остановки объявлять.
Ухмыльнувшись, молча сунул ему удостоверение. Крендель исследовал фотографию, потом улыбнулся краешком губ и моргнул по-свойски.
— Прошу вас…
В вагоне приятно пахло. Он с лязганьем отворил дверь купе, поставил сумку. И снова вышел на перрон.
— Ну? — вопросительно сказала мама, осторожно трогая пальцами рукав пиджака, и вздохнула: — Уезжаешь…
— В апреле в настоящий отпуск приеду, — бодро сказал Плетнев. — На месяц. Примете?
Она грустно усмехнулась.
— Ой, Сашенька, мальчик ты мой!.. Ну неужели же не примем!
Отец фыркнул, недовольно полез за папиросами.
— Посмотри, какой лоб вымахал. А ты все «мальчиком» его!
И сердито чиркнул спичкой.
— Для меня Саша всегда мальчик, — сказала мама. — Ты ведь не против?
— Нет, мама, я не против…
— Да вы что! Мне же его продали!
Плетнев оглянулся. У вагонной двери разворачивался скандал. Коллега препятствовал пассажирке пройти в вагон. Это была полная женщина в цветастом платье. В одной руке она держала чемодан, в другой паспорт.
— Гражданка, не шумите! У вас же нет московской прописки?
— Да при чем тут прописка?! У меня билет на руках!
— Посадка на московский поезд только с московской пропиской, — корректно пояснил он.
— Господи, да что вы такое говорите?! Вы видите — у меня билет! Мне же его продали!! Вы что, не понимаете?!
— Вам его продали по ошибке. Обратитесь к начальнику вокзала.
— Заканчивается посадка на скорый поезд «Сочи — Москва»!! — страшными железными голосами загрохотали над головами динамики. — Поезд отправляется с первого пути!!
— Я что, не советский человек?! — кричала женщина, размахивая паспортом. — Почему вы меня не пускаете?! У меня билет!!! Билет!!! Вы что, не понимаете?! Билет!!!
— К начальнику вокзала, пожалуйста, — бесстрастно отвечал коллега.
Плетнев отвернулся.
— Безобразие! — заметила мама. — Что же она так шумит? Есть же порядок какой-то!.. Нельзя — значит нельзя, — и вопросительно посмотрела на сына.
— Ну да, — согласился он.
— Пассажиры, заходите! — скомандовала проводница. — Женщина, не мешайте!..
Он прижался к гладкой щеке… потом к колючей…
Шагнул в тамбур.
Громыхнули стальные сочленения сцепок.
Медленно поехал перрон.
Они шагали за поездом. Плетнев поймал растерянный взгляд отца. Мама поднесла к губам белый платочек.
— Вальку от меня поцелуйте! — крикнул он, маша рукой. — Пишите!..
Поезд набирал ход.
