«Здесь птицы не поют, деревья не растут, и только мы, плечом к плечу, врастаем в землю тут…»
«Аушвиц больше подходит для проведения подобных испытаний, чем Дахау, так как климат в Аушвице несколько холоднее, а также потому, что в этом лагере опыты будут меньше привлекать внимания ввиду его большей площади (испытуемые громко кричат при замораживании)».
1
НИКА
Чернильное озеро в каменном кольце гор густо сочится туманом — как будто там, глубоко под землей, кто-то развел походный костер и теперь варит уху из песка и ила, каракатиц, ракой и рыб в высоком котле с рваными осыпающимися краями.
Несмотря на увечье, беспалый ловко управляется с веслами.
не человек, не дух и не демон
Он гребет ритмично, как автомат, и скрип весел в уключинах словно бы исходит из него самого.
какой-то слегка изувеченный механизм…
Ника и старуха Ткачева сидят на носу лодки. У их ног валяется катана в черном чехле. И еще большая канистра с чем-то темным. У Ники в руке овальный бубен, обтянутый кожей оленя. ()на смотрит на скалы, на гигантский отпечаток человеческой фигуры в камнях. Который выглядит так, словно кто-то большой и усталый, кто-то пришедший издалека, кто-то, для кого камни все равно, что мягкая глина, — словно этот кто-то прислонился к скале отдохнуть. А потом пошел дальше. Варить свою уху из тумана…
Близнецы — на корме. Они смотрят не на скалы, а выше, и в четырех одинаково синих глазах отражаются четыре одинаково круглые луны.
Все молчат. Беспалый выгребает на середину Сейдозера и говорит:
— Дальше пешком.
Он поднимает канистру и отвинчивает от нее крышку.
Протягивает канистру Нике. И говорит:
— Тут клюквенный сок.
Она берет канистру. Она почему-то знает, что делать. Чтобы не испугать духов, чтобы их обмануть, чтобы духи не поняли, что к ним проникли живые… Она выливает часть сока себе на лицо. Себе на одежду. Передает канистру дальше — чтобы то же самое сделали близнецы и Ткачева…
Они тихо покачиваются в лодке — четыре окровавленных человека и их проводник. Потом Ника встает на ноги и стягивает с себя майку. Близнецы смотрят на ее грудь двумя парами синих, голодных глаз. Они сидят, плотно прижавшись друг к другу. Их пепельные кудри, их пепельные лица в темно-красных потеках. Они похожи на раненого двухголового волка.
— Не смотри на меня, Оборотень.
Они синхронно закрывают глаза.
Она снимает с себя всю одежду, она знает: для настоящего обряда нойд раздевается полностью. Она бьет в бубен — она знает: главное, это чтобы был ритм, и не важно, какая песня… Та-та-та-та-та-та-та-та-та-та-та-та…
Speak softly, love, so no one hears us but the shy
Она бьет в бубен. Она прикрывает глаза.
The vows of love we make will live until we die
Она видит, как Оборотень разрывается надвое, и один остается сидеть, а другой косо падает вперед, на дно лодки. Она видит на три четверти наполненный шприц в руке у того, второго. Он встает в полный рост, он идет, раскачивая лодку, вперед. Он подходит к Ткачевой и говорит:
— Закатайте рукав.
— Что это?
— Волшебный раствор. В свое время вы были с ним неплохо знакомы…
Старуха закатывает рукав кофты. Ее рука крупно дрожит. Он вонзает иглу в старческую вспухшую вену. Старуха закрывает глаза. Улыбается уголком рта, потом оседает, кладет голову на облупившийся деревянный борт лодки…
— Теперь ты, — говорит он Нике. Он сжимает ее голую руку, держащую бубен, чуть выше локтя.
— Мне это не нужно, Эрик. — Она медленно качает головой. — Я и так уже вижу границу.
Но он не слушает.
Острие иглы кажется ей холодным и каким-то настойчивым. Словно ее кусает оса с ледяным тонким жалом. Засыпая, она видит, как Эрик вводит себе в вену остаток раствора. Засыпая, она продолжает бить в бубен…
