Ничего подобного никогда не будет. Даже те из нас, у кого самый лучший набор генов, в конце концов останутся позади и сдохнут в прошлом.
Каира смотрела на него поверх кружки с вином. В глазах ее застыло удивление, лицо разочарованно вытянулось. Финнен понял, что девушка сейчас думает то же самое, что и он («Да этот тип просто сумасшедший!»), и ему стало ее жаль – она так верила Герлину.
– Думаете, я совсем свихнулся? – усмехнулся тот, предупреждая возможную реакцию. – Но это правда, и я могу доказать. Не знаю, почему так, не спрашивайте меня, но если сейчас вы выйдете наружу и увидите умирающего, то знайте, что смерть его полностью бессмысленна, и что вас самих ждет точно такой же конец. Прости, девочка, я знаю, что это больно, но я всегда считал, что самая худшая правда лучше любой лжи.
Каира молчала, стиснув кружку с такой силой, будто хотела ее раздавить.
– Это правда, – наконец прошептала она. – Я его знаю, он часто говорит так, будто немного шутит, но я могу отличить, когда это в самом деле шутка, а когда нет. Сейчас он говорит правду. По крайней мере, – добавила она, – он убежден, что это правда.
Эш Герлин одобрительно улыбнулся.
– Ну хорошо, – Финнен решил дать старику шанс. – Предположим, вы правы. Что мы в таком случае можем сделать? Где то изобретение, которое всех нас спасет?
– Я никогда не говорил про изобретение, это была ваша идея. Каира, помнишь, чему я тебя когда-то учил? Что не следует ограничиваться лечением симптомов, но искоренить из организма болезнь? Помнишь? – Она кивнула, глядя на него будто загипнотизированная. – Ну так вот, помощь отдельным людям стала бы именно таким лечением симптомов. Но у меня есть мысль, как ликвидировать сам источник зла, каковым являются Скачки. – Теперь уже оба смотрели на него, словно пара ребятишек на выступления фокусника. – Представьте себе, будто весь наш мир – лестница, хорошо? Его часто представляют именно так. Самая верхняя ступень – современность, приличный чистый мир, в котором всем нам хочется как можно дольше оставаться. А ступени пониже – очередные отвергнутые миры, так? Ну так вот, мои дорогие, у меня есть идея, как эту лестницу сломать. И, учитывая, что меня уже однажды пытались убить, идея наверняка не такая уж плохая.
25
В лучах вечернего солнца они выглядели весьма живописно. Мягкий красный свет придавал их впалым щекам романтичный вид, а грязная рваная одежда обрела тревожное очарование.
Финнен с удовольствием бы их сейчас нарисовал, всех девятерых, с камнями и ножами в руках. Вот только это была не картина, а мрачная реальность – они ждали перед Архивом, чтобы показать Финнену и Каире, где их место.
Он схватил девушку за локоть.
– Нужно вернуться к Герлину. Он говорил, что умеет ладить с местными – пусть что-нибудь сделает. Или поищем задний вход, кажется, тут есть такой…
Каира посмотрела на него. Лицо ее сияло, будто кто-то зажег перед ним свечу. С волос ее осыпалась засохшая грязь, грязная полоса тянулась со лба до подбородка, но несмотря на это, сейчас она выглядела прекрасно.
– Не бойся. Мы пройдем между них.
– С ума сошла? Они нас ждут. Взгляни, что у них в руках. Эти ножи и камни предназначаются нам. Я уже как-то раз прошел через подобное.
– На этот раз с тобой я.
– Да ты совсем разум потеряла. Они тебя могут даже убить, ты что, не понимаешь? Им уже все равно, это гребаные ходячие трупы, которые поддерживает при жизни лишь ненависть. Ты не сможешь там пройти.
– Смогу. Я все могу.
Она послала ему широкую, сладостную и пугающую улыбку, а потом пошла – не колеблясь, ровным спокойным шагом, с высоко поднятой головой.
Финнен смотрел ей вслед, не в силах пошевелиться. Воздух вокруг словно стал гуще, ноги вдруг потяжелели, как порой бывает во сне. Ему хотелось побежать за ней, схватить ее, остановить и вернуть, или по крайней мере дать ей нож, чтобы она могла защититься. Он даже видел самого себя, как он бежит, почти ощутил под пальцами ткань ее пальто.
Но он не двинулся с места, даже не крикнул. Лишь значительно позже подумал, что дело было не только в страхе, но и в неожиданности. Ошеломленный, испуганный и вместе с тем полный восхищения, Финнен мог лишь смотреть. И он смотрел.
Девушка подошла к оборванцам и, видимо, что-то им сказала – он видел, как ей ответили, хотя и не слышал слов. Кто-то шагнул к ней и тут же попятился. Кто-то занес руку с камнем, но передумал. Небольшая группа угрюмых, готовых убить людей расступалась перед Каирой, будто края разрезаемого хлеба, а она шла прогулочным шагом, нисколько не спеша.
«Обалдели от неожиданности», – промелькнуло в голове у Финнена, но мысль эта была лишь воспоминанием из детства, из жизни среди сирот, когда неписаные правила велели относиться ко всему с циничной отстраненностью. То, что подумал Финнен, никак не отражало того, что он чувствовал, поскольку в этой сцене содержалось нечто большее – некая безумная красота и сила, которую он ощущал даже здесь.
Каира уже дошла до входа в Архив и, обернувшись, кивнула, приглашая следовать за ней. Она все так же улыбалась, а ветер развевал ее волосы, заодно вычесывая из них комки засохшей грязи. А Финнену ничего не оставалось, кроме как мысленно выругаться, придавая себе смелости, и двинуться в ее сторону.
26
«Нужно действовать сейчас, пока я выгляжу относительно здоровым, – в очередной раз подумал Даниэль Панталекис. – Если я сильнее разболеюсь, и это будет заметно, меня наверняка сразу же убьют».
Вздохнув, он выпрямился. Лучшая одежда, которую он нашел, болталась на нем как на вешалке, но по крайней мере была чистой и без дыр. Кроме того, он вымыл, причесал и подрезал волосы, а бороду подстриг в форме более-менее ровного полукруга. Он все равно выглядел будто пророк, но утешал себя мыслью, что на этот раз пророк относительно приличный, из числа тех, которые вызывают уважение и доверие.
Он стоял, покачиваясь на пятках, и таращился на внутренность округлой ниши, которую привык называть машиной времени, раз за разом повторяя «твою мать». К обычному ругательству он уже не добавлял вопрос «Почему я?», опасаясь, что Бог мог бы ему ответить.
Даниэль знал, что должен туда войти. Смирившись с судьбой, он лишь пытался потянуть время. Еще пара секунд, чтобы поправить рубашку, еще полы пальто не лежат как надо. И ботинки. Насколько хорошо он почистил ботинки?
Он делал все медленно, чувствуя себя так, будто кто-то привязал к его рукам гири. Облепивший его мягким слоем страх подавлял любые мысли, кроме несчастной «мать твою», в которой не было даже злости.
Наконец он двинулся
