словно держаться за талию им осточертело и хотелось большего.
— Маркиза, — глухо укорил капитан, зарываясь носом в мои волосы и поцелуями спускаясь к шее. — Я польщен, но такими провокациями меня не отговорить. Хотя исполнение великолепное.
Если не остановить — остается лишь промотивировать.
Золотые пылинки дара взвились в воздух, чудесным танцем закручиваясь по спирали вверх. Два небольших вихря, рожденных из открытых ладоней, слились в единый шар, растущий прямо за спиной не подозревающего капитана. Больше! Нужно больше дара, больше волшебства, взятого из резерва целителя. Хватит ли?… Хватит! Моя сила — бескрайний простор, сливающийся с небесами. Одно движение, и золотая лестница приглашающе осветилась неземным сиянием. Пойдем, там нет боли и нет увечий.
— Алевтина, что ты делаешь? — замер капитан, затылком почуяв наэлектризованный воздух.
— Я догадалась, почему боги отменили сделку с пацаном-виверенком. Нет, почему я смогла её отменить.
— Почему же? — зазвенел от напряжения мужской голос.
— Потому что я нырнула за ним туда, за грань. За черту разумного, за границу магии, за последний рубеж здравого смысла. Туда, куда смертным вход запрещен, лишь боги могут ступить на территорию высшего колдовства. Это уже не магия, а сама суть жизни — абсолютная бесконечная пустота.
— Ты пожертвовала собой?
— Я отдала всё. В то мгновение меня уже не существовало, лишь одно слепое намерение вытащить пацана любой ценой, пока он окончательно не стал зверем.
Но нырять — больше не наш метод. Теперь мы пойдем наверх, ступенька за ступенькой преодолевая разницу между обычным магом и трансцендентным божеством. Лишь бы не сорваться без перил, не испугаться темных провалов. Дойти к той, что ждет меня на вершине. Я заставила её ждать слишком долго. Но сегодня… Мы встретимся. Встретимся же?
— Аля, что-то не так, — внизу, у самого подножья светящейся лестницы заволновалась мужская фигура. — Твой резерв почти иссушен.
Ничего-ничего, восстановится. Осталось лишь несколько ступеней. Ещё немного, и я познаю суть божественного. И серое мертвое марево, мешающее тебе жить и наслаждаться жизнью, исчезнет, испарится, развеется. Я смогу. Я справлюсь. Вся моя магия, сила, сама жизнь стоят на кону этой игры за здоровье любимого человека. Как жарко! Пекло, выжигающее артерии!
— Искорка, — с удивленным восхищением выдохнул Алеон. — Как ты это сделала?
Лестница перед глазами померкла. Что за?..
Меня вышибло из медитации, окатив холодным воздухом, словно толкнули в прорубь на Крещение. Распахнув заслезившиеся глаза, я несколько раз моргнула. Лицо Его Гвардейшества расплывалось неясным тройственным силуэтом, как у больного астигматизмом. Забавно… Рука поспешно вытерла влагу с ресниц.
— Как ты себя чувствуешь? — ноги задрожали от усталости, пришлось облокотиться на руку жениха.
— Превосходно, — с легким недоумением улыбнулся он. — Кажется, даже старая трещина в тазовой кости перестала ныть. Погоди-ка, ты меня вылечила? Отменила сделку?
О, ещё как! Жаль, что снова не попала на верхний пролёт. Впрочем, раз справилась, но не дошла, значит, есть куда расти. Ха-ха, что же я буду уметь, когда дойду? Осталось просканировать биополе капитана целительским зрением и убедиться, что его неприятный недуг в прошлом. Здоровые органы не имеют цвета, только чуть-чуть приглушенно светятся ровным мягким светом.
Я победила. Я спра…
— Алевтина? — спустя несколько минут позвал капитан, поправляя беспорядочный локон за ушко. — Почему ты так на меня смотришь? Всё в порядке?
— С тобой — да, — во рту мгновенно пересохло от парализующего ужаса.
Вместо четкой картины биополя мага глаза увидели пустоту. Там, где час назад услужливо простиралась карта чужого здоровья, аура отныне безмолвствовала. И вместо золотого жара в моей ладони покоился стылый воздух без капли целительского дара.
Глава 47
— Вылупляйся, птичка, и большая и маленькая, — сероватая скорлупа огромного яйца безмолвствовала.
Домик для феникса и раньше был нелегким, размером с человеческое предплечье, а ныне почти трещал по швам. Поль должен был вылупиться ещё ночью, чего я преданно ждала, запивая ожидание кофе. Вплоть до рассвета оставалось смиренно вздыхать под рассуждения, что природу торопить не следует. Но к полудню начал дергаться глаз.
— Слушай, ты, ощипанный петух гвардейского пошива, выходи, — не утерпела я, постучав по скорлупе. — Смотри, если не выйдешь, сожру тебя на завтрак. Я теперь безработно-голодающая гражданочка, мне простят.
Холеру мне в кишечник, а если с зародышем курсанта что-то приключилось? И не посмотришь теперь, рентгеном не просветишь. Остается лишь уповать на природную инкубацию огненных перевертышей. Но, Гиппократ их покарай, я же точно знаю, что балбес должен был вылупиться еще восемь часов назад!
В роддоме процесс затянувшегося вылупления стимулировали двумя способами: магией и тупым предметом. Первая придает птенчику энергию и силу, чтобы разбить стенки изнутри. Вторая — частично удовлетворяет разъяренную акушерку, несчастливым жребием обреченную стать нянькой переродившемуся оборотню. Да-да, кто в роковой момент не успел спрятаться от глаз новорожденного — тот и «мамочка» до конца недели.
— Настал твой час, подруга, — тяжелое кузнечное орудие радостно сверкнуло на солнце. — Много славных дел мы с тобой натворили, много неадекватных мимокрокодилов гоняли. А сколько воспоминаний, сколько приключений…
Крак!
Длинная кривая трещина молнией расчертила яйцо. Усыпив болтовней бдительность феникса, не успевшего откатиться на безопасное расстояние, я тихонько стукнула кувалдой. Как он из-под скорлупы всё слышал — загадка, но, будучи снова маленьким и безмозглым, проявил преступную беспечность. За что и поплатился, высунув недовольный клювик из образовавшейся дырочки.
И тут же полез творить кровавую вендетту.
— Ах ты ж початок гражданина! — клюнутый палец мгновенно опух и засочился кровью. — Ну я тебе сейчас задам, охамевшая бластула.
— Пи-пи-пи! — возмущенно пропищали из яйца, мощным ударом когтистой лапки доломав стенку. — Пи!
— Не запикивай меня, цензура запрещена. Ну, жив, цел, орёл? Не от слова «орать», идиёт, замолкни.
Раскричавшийся птенец продрал подслеповатые глаза и покрыл свою благодетельницу толстым слоем благого мата. Причудливо варьируя тембр писка, феникс расправил мокрые нежно-золотистые крылья и совершенно по-собачьи отряхнулся. Порядок, приятель, безусловные рефлексы на месте.
— Жрать хочешь, цыпа? — банка с дождевыми червями хранилась в маленьком холодильном шкафе для лекарств, ныне пустом. — Только не подавись от жадности, жар-птичье племя.
А то не откачаю. Бытие без магии оказалось не просто тяжелым, а катастрофичным. Лучше бы меня лишили руки или ноги, чем отрезать часть души. Магия, без преувеличения, есть душа мага, его крылья, кислород, живая вода. Отчасти потерю дара можно сравнить с потерей зрения — остаешься жалким слепцом, калекой, слабаком, неспособным на привычные вещи.
Поэтому я бесконечно рада, что дорога жизни лишила дара меня, а не Алеона.
Его Гвардейшество, стойко пережив всевозможные бунты, покушения, войны, интриги, предательство отца, половое бессилие и поруганную честь, внезапно споткнулся
