бокалы с лимонадом…
Карапет вел Николая Ивановича именно к этому амфитеатру. Они протиснулись мимо столиков и отыскали два порожних дивана.
– Ну вот, дюша мой, и наша турецкой баня. Давай раздеваться, – сказал Карапет и крикнул что-то по-турецки.
В одно мгновение как из земли выросли четверо молодцов с раскрасневшимися телами, обвязанными от колен до талии полотенцами, и бросились стаскивать и с Карапета и с Николая Ивановича одежду и белье. Это были банщики и вместе с тем прислуга в банной кофейне. Один из них был с бритой головой и с длинной медной серьгой в левом ухе. Он усердствовал над Николаем Ивановичем, раздевая его. Карапет сказал ему по-турецки, что он раздевает русского. Бритый молодец улыбнулся, оскалив белые зубы, хлопнул себя в знак почтения к гостю ладонью по лбу и с таким усердием рванул с ноги Николая Ивановича сапог, что чуть самого его не сдернул с дивана.
– Тише, тише, леший! – крикнул на него Николай Иванович. – Чуть ногу не оторвал.
– Это он радуется, дюша мой, что русского человека раздевает, – пояснил армянин. – Ну, вот ты сейчас увидишь, эфендим, наша турецкая баня. О, наша турецкая баня горячая баня! Жарко тебе, дюша мой, будет.
– Ну вот! Будто я не привык у нас париться! Я пар люблю, – отвечал Николай Иванович и прибавил: – Ничего. Уж если турок ваш жар выдерживает, то неужели его русский-то человек не выдержит!
Да, хорошо!
Когда Карапет и Николай Иванович разделись, банщики тотчас же накинули им полотенца на бедра и начали делать из них юбки, закрепляя на талии концы.
– Зачем мне юбку? Не надо, не надо! – упрямился Николай Иванович, сбрасывая с себя полотенце перед недоумевавшими банщиками, но Карапет остановил его:
– Нельзя, дюша мой, эфендим. В Турции совсем голого человеки в бане не моются. Ты видишь, у всех юбка.
– Глупый обычай. Отчего же у нас в России без всяких юбок и полотенец, как мать родила, в бане моются?
– То русский манер, барин, а это турецкий манер. Надо закрыться.
Николай Иванович послушался. Их повели в баню. Распахнулась узенькая, низенькая дверца, и они очутились в небольшой комнате с каменным полом, плохо освещенной керосиновой лампой. Половину комнаты занимало каменное возвышение в два уступа, нечто вроде нашего полка, но поднятое не выше как на аршин от пола. На этом возвышении покоилось несколько бородатых и усатых турок, распростертых на брюхе или на спине, тяжело вздыхающих или кряхтящих и бормочущих что-то себе под нос.
Это был предбанник, где вымывшиеся в бане отдыхали, намереваясь перейти в раздевальную или кофейную комнату. Температура предбанника была невысокая, но каменный пол горячий. Сопровождавшие Николая Ивановича и Карапега банщики тотчас подставили им по паре котурн – деревянных подошв с двумя высокими каблуками и ремнями, которые должны облекать ступню.
– Что это за инструменты? – удивился Николай Иванович.
– Деревянные башмаки, дюша мой, который ты должен надеть на нога, – отвечал армянин.
– Зачем?
– А чтоб тебе не горячо было для твои нога, эфендим, когда мы в горячая баня войдем.
– Что за глупости!
– Надевай, надевай, барин. Ногу обожжешь. В турецкая баня не пар, а жар. Горячего пол, горячая стены. Тут снизу горячо. Надевай… Вот так!
Армянин влез на котурны, сразу сделавшись на четверть аршина выше, и зашагал, постукивая по плитам деревянными каблуками. Влез и Николай Иванович, сделал два шага и тотчас же свалился.
– Не могу я в ваших колодках. Ну их к черту! – отпихнул он котурны. – Я так…
– Горячо будет, дюша мой, – предупредил его армянин.
– Вытерплю. Мы, русские, к жару привыкли.
Армянин сказал банщикам что-то по-турецки. Те сомнительно посмотрели на Николая Ивановича и повели его в следующую комнату, взяв под руки.
– Не надо, не надо. Я сам… – отбивался он от них.
Следующая комната была большая, высокая, с куполообразным стеклянным потолком. Посредине ее возвышался опять каменный полок, но не выше полуаршина от пола. На полке этом лежали врастяжку красные тела с обвитыми мокрыми полотенцами бедрами и нежились, кряхтя, охая и тяжело вздыхая. А двое турок – один с седой бородой и бритой головой, а другой молодой, красивый, в усах, с поросшей черными волосами грудью – сидели друг перед другом на корточках и пели какую-то заунывную песню. Старик турок особенно жалобно выводил голосом и пел зажмуря глаза.
– Батюшки! Да тут и с песнями! – проговорил Николай Иванович, обращаясь к армянину. – Чего это они Лазаря-то тянут?
– Рады, что хорошо помылись, – отвечал Карапет и спросил: – Не жжет тебе твоя нога, дюша мой, эфендим?
– Горячо-то горячо, но вытерпим.
Банщики, которые тоже были в котурнах, с удивлением смотрели на Николая Ивановича и сообщили о своем удивлении Карапету.
– Очень удивительно им, дюша мой, что ты без деревянного сапоги, – сказал тот Николаю Ивановичу. – И жалеют они своим сердцем, что тебе горячо. Ни одна турок не ходит сюда без сапоги.
– Скажи ему: что русскому здорово, то турку смерть. Да вовсе и не жарко здесь. Разве мы такой банный жар у себя в банях выдерживаем?
Бритоголовый банщик оскалил зубы и спросил Николая Ивановича что-то по-турецки. Армянин Карапет тотчас же перевел:
– Он тебя спрашивает, хорошо ли тебе, не жарко ли очень?
– Йок![75] – отрицательно покачал головой Николай Иванович.
В бане и на самом деле было не очень жарко. В русских банях иногда бывает много жарче.
– Ну, теперь выбирай себе фонтан, чтобы мыться, дюша мой, – сказал Николаю Ивановичу Карапет и кивнул на мраморные белые в четверть аршина вышины ложи, идущие вдоль стен и заменяющие собой наши банные скамейки. В стене то там, то сям были устроены краны, из которых текла уже приготовленная теплая вода, струясь в мраморные раковины, которые играли роль наших тазов и ведер и из которых мылись. На ложах этих опять-таки лежали красные тела, и по ним возили взмыленными губками банщики.
Карапет грузно повалился на мраморное ложе около раковины с краном. Лег рядом с ним около другого крана и Николай Иванович, бормоча:
– Ведь вот по-нашему, по-русски прежде всего водой окатиться следовало бы…
– Лежи, лежи, дюша мой. Хамамджи[76] тебе всякий удовольствие сделает, – говорил ему Карапет, с наслаждением хлопая себя по телу.
– Да ладно уж, будем туречиться, будем из себя турку разыгрывать.
Банщики приступили к делу. Прежде всего они взяли по маленькой медной чашечке емкостью стакана в два и начали поливать лежавшего Николая Ивановича теплой водой. В особенности старалась бритая голова. Он скалил зубы, улыбался, несколько раз бормотал
